А между разноцветными огоньками слепяще белым пылали отрезки Пути. Козлоногие медленно, но верно прокладывали дорогу Неназываемому; мешавшие им миры обращались в ничто, в развалины, в пыль; и тогда снежная змея совершала ещё один бросок. Разумеется, на грубой трёхмерной карте Путь не мог пролечь ровной и сплошной линией, только короткие росчерки, там, где его действительно можно было представить в виде «дороги».
Пока ещё этот тракт далёк от большинства ключевых миров, за исключением Мельина, очень далёк. Но козлоногие неутомимы, не знают страха смерти, не впадают в отчаяние после поражений. Новые Боги одержали в этих битвах бессчётное число побед. Побед столь же полных и абсолютных, сколь и бессмысленных: выкошенные легионы Неназываемого возрождались вновь, Путь слегка менял направление… но и только. Самые крепкие бастионы козлоногие обходили или же штурмовали некоторые до тех пор, пока чистая случайность не приносила им победу.
Неназываемый мог ждать. Новые Боги — нет. Вечность ушла, истаяла по каплям.
«Когда-то Упорядоченное выбрало нас, — думал Хедин, невидяще глядя на карту. — По крайней мере, так поведал нам Орлангур, а уж сколько правды крылось в его словах — никто не знает. Что значит „Упорядоченное выбрало“? Выбрало для чего? Чтобы мы справились с Неназываемым?.. Но тогда оно совершило неправильный выбор. Тварь — вот она, здесь, никуда не делась. Мы втянулись в вечную войну — как всегда, исключительно ради вечного мира. Мы так и не смогли достучаться до сознания Неназываемого. Ракот сомневался, есть ли вообще у твари таковое, но тут он не прав. Ведь что такое те же козлоногие, как не отражение мыслей чудовища? Они из плоти Упорядоченного, могут говорить понятными нам словами и действовать в пределах понятного нам плана. Ракот ведь пытался вызвать их на переговоры, пытался… — Очередная невесёлая усмешка. — Он самолично изрубил в куски, наверное, несколько тысяч бестий, но ничего не добился. Выглядело это так, что слово „переговоры“ для них совершенная дикость, что такой концепции просто не существует. Разумеется, они лгали, даже расставаясь с жизнями. Они прекрасно умеют договариваться, когда хотят. Достаточно вспомнить историю с Долиной Магов. Хаген подробно рассказывал — тогда-то козлоногие как раз проявили завидный дипломатический талант. Демонстрация силы, запугивание, подкуп мнимой „безопасностью“ — и маги, из числа лучших в Упорядоченном, трусливо бегут без единого выстрела, даже не попытавшись вступить в бой. Они — бежали, а вот Мерлин — нет. Где ты теперь, былой враг, былой Глава Совета?.. Обиды и распри давно забыты. Мы оба стояли за Упорядоченное так, как понимали это, как того требовала наша совесть, но ты принёс себя в жертву и освободился — от всего. От груза собственных ошибок и от угрызений совести — не зря ведь ты сменил даже имя, сделавшись Акциумом там, на не существующем больше Брандее. Мы чтим твою могилу в мельинской земле, великий Мерлин. Ты всё-таки взял верх, и я признаю это. Ты спас тот же Мельин, но…
…но наша смерть не принесла бы облегчения Упорядоченному. Никто не знает пределов сил Неназываемого, никто не скажет — решись мы с Ракотом на такое, — приведёт ли это к успеху. А иначе нельзя. Воин, жертвующий собой в разгаре жестокой битвы, верит, что его товарищи довершат дело, и потому бесстрашно бросается прямо на копья вражеской фаланги, собой пробивает кажущийся несокрушимым строй и умирает, слыша над собой победные крики соратников.
Мы можем броситься на вражеские копья. Но кто пойдёт в атаку по нашим телам? Подмастерья?.. — Кривая усмешка. — Мы с Ракотом — одни. У нас нет пантеона «младших богов», как у Молодых Богов. Конечно, тот же Яргохор по-прежнему водит мёртвых по тёмному тракту к безднам Хель, а Владыка Горы, Шарэршэн, теперь у нас «на посылках», но всё это не то, не то, не то…
Даже детьми мы не обзавелись. Точнее, Ракот-то наверняка — во время его «варварских» инкарнаций. Думаю, немало бегает по разным мирам его отпрысков, таких же буйных, неукротимых и черноволосых, с голубыми, словно северное небо весной, глазами. Сильных, свирепых, но это сила и свирепость самой природы.
Правда, в битве с Неназываемым они рядом с нами не встанут».
А ты, Познавший Тьму? Помнишь Керу, Огненную деву, перед которой ты так долго сохранял полное инкогнито? Она ведь любила тебя. По-своему, но любила. И — не простая смертная! — она могла бы подарить тебе сына. И сейчас, быть может, он встал бы рядом с тобою, прикрывая тебе спину.
Думаешь о Кере, Хедин? Пытаешься заглушить память о последнем вскрике другой, единственной настоящей за все эти века? Стараешься забыть штурм Брандея, «ультиматум» его хозяев, более похожий на предсмертный вопль отчаяния, тщишься оправдать себя, что, мол, «так было нужно»?
Кулаки Познавшего Тьму сжались. Сейчас он страстно мечтал очутиться рядом с Ракотом, в самой гуще кровавой сечи, неважно, во имя чего или против кого. Недостойно, конечно же; но это просто минутная слабость, сейчас она пройдёт, сгинет без следа, сгинет, не может не — сгинуть.
А ведь у вас могли бы быть дети. Не сакраментальное Дитя-Горе, Горджелин Равнодушный, получивший в Хьёрварде прозвище Снежного Мага, — а потом, много позже, когда не стало Поколения и некому было бы отправляться в небытие. Сбежав на Брандей, Макран, Эстери и иже с ними сумели обмануть Закон Древних, прибегнув к защите Хаоса — чем лишний раз доказали, что защитные барьеры вокруг Упорядоченного далеко не столь крепки, как тебе бы хотелось.
Да, у вас могли быть дети. Стоило лишь договориться с Брандеем.
Если, конечно, это было не…
Обманывай свои разум и память, Познавший Тьму, но не сердце. Оно не солжёт тебе, как бы порою ни хотелось.
Ведь, в конце концов, чем уж так опасен был тот же Брандей? Конечно, слуги Хаоса не давали тебе спокойно спать, сударь мой Новый Бог. Конечно, этот гнойник требовалось вскрыть… но только после того, как ты вытащишь оттуда Сигрлинн. Быть может, тебе бы это не удалось. Быть может, это вообще оказалось бы невозможным — как не можешь ты воскресить мёртвых детишек Кирддина, чьи пустые глазницы занесло сыпучим сухим песком.
