Затопали копыта, кто-то резко скомандовал: «Дорогу!», и сердце Дану затрепетало бьющейся в силках птахой.
Гвин здесь. Как быстро…
Дверца возка распахнулась, кто-то рванул её так, что едва не сорвал с петель.
Гвин. В чёрных доспехах с царственным василиском на груди, заляпанных грязью, слипшиеся волосы почти достигают плеч, и красные от бессонницы глаза, глубоко запавшие, но яростные, как и прежде.
Плоть могла ослабеть, не дух.
— Гвин… — выдохнула она, падая ему на грудь, словно простая деревенская девчонка.
— Ты… Тайде, ты…
— Всё хорошо. Всё хорошо, — бессмысленно-счастливо повторяла она, прижимаясь к жёсткой стали нагрудника.
Он вдруг резко отстранился.
— Ты похудела…
— Гвин… какой сегодня…
— День? — Он невесело усмехнулся. — Десятое число Месяца Листьев. Весна прошла, Тайде, наступило лето. Ты пробыла без сознания…
Сеамни ойкнула.
— Ну да, долго, — кивнул Император, освобождаясь от доспехов и осторожно усаживая Дану к себе на колени.
— Расскажи мне, что было? Где мы сейчас? Тогда, на Свилле, я…
— …убила вызванную аколитами Слаша тварь.
— Да, я помню… это помню. Что потом? Где мы сейчас?..
Они говорили разом, ежесекундно перебивая друг друга.
— На западе. Отходим от Разлома по Полуденному тракту. Была битва. Битва с козлоногими. Мы… — Он запнулся, и по сердцу Тайде словно прошлись ржавой иззубренной сталью.
— Мы разбиты? — с ужасом выдохнула она.
— Мы-то? — Император как-то по-особенному сжал губы и косо глянул в сторону. — Нет, не разбиты. Но и ничего не добились. — Его щека непроизвольно дёрнулась, взгляд оледенел.
— Я ужасно долго провалялась, верно? — с раскаянием проговорила Сеамни. — Гвин, я…
— Ну и глупости же ты несёшь, данка! — фыркнул он.
— Я помню тварь на берегу… как её убила. А потом — ничего…
— Потом ты пробыла без сознания много недель, — сумрачно ответил Император. — Тарвуе остался на Суолле, а мы двинулись на запад, потому что пришла весть о тварях, поваливших из Разлома. Потом… — Он рассказывал о битве на Ягодной гряде, о Сежес, о её «травяном сборе», о появлении нергианцев, предложенной сделке и — излечении.
И только о своей собственной руке, едва не отправившей его в могилу, Император умолчал.
Тайде слушала, затаив дыхание и прижав кулачки к щекам.
— И вот мы здесь, — угрюмо закончил правитель Мельина. — Да, Сежес сказала правду. Её травы и впрямь помогли. Нерг — предал, мы не получили никакой помощи. Армия несколько оторвалась от наседающих бестий и сейчас на пути в Мельин. Позицию жаль, хорошая была; ну да ничего, можно построить новые палисады и новые рвы выкопать, но главного это не изменит. Как сражаться с океанским валом? С катящейся лавиной или налетающим штормом?..
— Магией, — тихо, но твёрдо ответила Сеамни.
— Сежес попыталась, и, клянусь Берегом Черепов, это была славная попытка. Я думал, её пламя проделает нам тут второй Разлом. Без толку. Их слишком много.
Девушка-Дану слабо улыбнулась, провела кончиками пальцев по заросшему щетиной подбородку Императора.
— Колючий… меня нет, кто тебя заставит каждый день бриться?..
— Что-что?! — опешил Император.
— Я имела в виду не просто магию. А магию крови, — прежним спокойным и даже безмятежным голосом проговорила Дану. — Нерг не зря домогался у тебя права на жертвоприношения. Могущественнее магии крови в нашем мире ничего нет. Даже Хозяин Ливня был… в общем, не смог бы с нею совладать. И… Гвин, меня ведь вылечил адепт Нерга? Скажи, как он это сделал?
Правитель Мельина поколебался.
— Да, всебесцветные приносили человеческие жертвы, — мрачно и нехотя сознался он. — Только так они смогли вытащить тебя из этой бездны. По-другому не получалось ни у кого.
— Кого же… — голос Сеамни дрогнул, — кого же они принесли в жертву?
— По счастью, никого из моих несчастных верноподданных. В расход пустили захваченных аколитов Слаша Бесформенного. Не надо, Тайде, не надо!.. Это война, а они — наши враги. Смерть каждого из них приближает нашу победу. И неважно, погиб ли неприятель на поле брани или же так, как эти. Надо сказать, пользу из их смертей мы извлекли несравненно большую. И не вздумай себя за это корить! Была б ты… другой, я просто придумал бы красивую сказку. Но ты — это ты. Это и ты, и я. Врать себе — последнее дело, Тайде, а врать тебе, даже во спасение — получается, что я вру сам себе.
— Я не корю, — прежним еле слышным шёпотом. — Просто… долг уж больно велик. Не знаю, смогу ли когда отдать…
— Ты о чём? — Он быстро взглянул ей в глаза, сощурился, понимая. — Иммельсторн. Твой поход. Опять?..
Она кивнула. Император лишь досадливо крякнул.
— Ты была не в себе. Это вообще не ты была! Кукла Деревянного Меча. Он это всё делал, не ты!
— Ты хороший, — серьёзно сказала Сеамни. — Я резала твоих подданных, убивала и мучила и… нет, не перебивай! — и получала удовольствие. Даже нет, не так. Радость, счастье, вершину блаженства. Это была я, Гвин. Я помню каждый миг, каждый крик. Каждую каплю крови, я…
— Хватит, Тайде, — потемнел Император. — Минувшего не переделать. Зато ты можешь помочь живым. В отличие от мёртвых им ещё можно помочь. Забыла волков?
— Что волки… мелочь, Гвин. Они вон, убрались и носа не показывают, бедолаги. Твари Разлома их тоже не пощадят.
— Будет, будет, Тайде! Ты очнулась. С тобой всё в порядке. Мы вместе. — Он схватил её за плечи, вгляделся в миндалевидные глаза. — Пока мы живы — будем жить. А когда придёт время умирать — умрём весело, в бою, окружённые срубленными врагами. Не горюй, слышишь? Императорским приказом запрещаю тебе предаваться печали. За нарушение — порка. Понятно?
Она улыбнулась, погладила его по волосам. Хороший. И глупый, как все мужчины, неважно, люди, Дану, эльфы или, скажем, гномы. Главное — красиво умереть, а всё остальное… Он ведь всегда был таким. И когда шёл против всей мощи непобедимой доселе Радуги, и когда бросался в Разлом за нею, своей Тайде.
Он не знает и никогда не узнает, какой на ней долг. Его не терзали кошмары, и он не выносил приговора сам себе. Он — делал, свершал. Потому что знал — остановись он и предайся меланхолии по поводу того, куда рухнула Империя после его (и ничьего больше!) решения ударить по Радуге, — завтра от Мельинской державы не останется даже воспоминаний. — Я сегодня приду к тебе, — не терпящим возражений тоном заявила Сеамни. — И всё будет хорошо. А теперь иди, до вечера ты принадлежишь войску, не мне.
