— Баб Додола! — остановился волхв возле одной из землянок. — Баба Додола, это я, Избор.
— Чего-то ты припозднился, внучок. — Полог откинулся, наружу вышла крупнотелая и седая простоволосая старуха, одетая совсем странно: нижняя рубаха, под ней — связанная в крупную клетку шерстяная накидка, а сверху — еще одна рубаха, не застегнутая до конца, из-за чего и было видно исподнее белье. Впрочем, возраст и слава целительницы позволяли ей не особо заботиться тем, как она выглядит.
— Доброго вам дня, бабуся, — поклонились знахарке Зимава и Лесослав. — Вот, девицу недужную привели. На тебя вся надежда.
— А по виду кровь с молоком, — удивилась знахарка. — Иди ко мне, милая! Иди к бабушке, скажи, как зовут тебя, милая?
— Пленой ее родители назвали, — поторопилась ответить Зимава. — Сестра она мне.
— Ну, вот что ты будешь делать?! — всплеснула руками баба Додола. — Нечто вас я о том спрашиваю? Она должна ответить, сама. В общем, здесь ждите, сама разберусь. Ибо токмо советы под руку будете давать. А ты, внучок, заходи. Тебе сие учение в пользу.
Знахарка за руку увела послушную и тихую Плену. Ротгкхон нашел руку жены, крепко сжал ее ладонь.
— Скажи, леший… Твой мир, в который ты хочешь вернуться, он далеко? — спросила Зимава. — Туда легко добраться? Видно ли, слышно ли его из нашего леса?
— Ты даже представить себе не можешь, любимая, насколько он далеко. Он так далеко, что это нечто непостижимое, причем умноженное на сто. Не увидеть его отсель, не услышать, не добраться. Законов его вам не понять, нравов не перенести. Для вас это мир ужаса.
— Так далеко? — вспыхнула от радости Зимава. — Леший, возьми меня с собой! Возьми, умоляю. Забери меня в свой мир, на коленях тебя прошу… — Девушка и вправду упала на колени перед мужем, крепко обняла за ноги. — Забери!
— Да ты что?! — испугался Ротгкхон, силой заставил ее встать: — Ты с ума сошла! — И тут же, спохватившись, куда мягче добавил: — Зимава, ты — половинка моей души, моего сердца, моей жизни. Это нехорошо, когда собственная душа стоит перед человеком на коленях. Никогда так не делай.
— Ты меня заберешь?
— Зимава, милая… Понимаешь, ты самая лучшая, самая прекрасная, я тебя очень люблю. Я даже не представлял, что подобное возможно, что есть сила, есть чувство, способное сломать все преграды, запреты, правила…
— Но? — побледнела девушка.
— Что «но»? — не понял вербовщик. — Ты самая лучшая, я тебя очень люблю. Я не способен с тобой расстаться, и если ты согласишься полететь со мной, сделаю все возможное, чтобы ты смогла перенести этот ужас и осталась счаст…
— Леший!!! — Она с места прыгнула на мужа и обняла с такой силой, что у бывалого воина затрещали кости. — Как же я тебя люблю.
Она была в таком восторге, что… Что ведьмин амулет на груди полыхнул огнем. Зимава вся сжалась, но, покорная проклятию, открыла ладанку, вставила бутон в волосы… и в бессильной тоске завыла на низкий жердяной потолок.
По глазам ударило светом, она покачнулась, едва не упав — но муж успел подхватить девушку под локоть, усадить на траву:
— Что это, Зимава? — показал ей цветок папоротника Лесослав.
— Амулет, — тяжело ответила она, забрала цветок и сунула обратно в ладанку. — Если ты меня заберешь, он мне больше уже не понадобится. Никогда-никогда.
— Заберу. — Леший сел рядом с ней. — Ты будешь со мною рядом всю мою жизнь. Наша любовь станет легендой Империи, и мне станут завидовать все знакомые и чужаки со всех краев галактики.
— А еще у нас будет много-много детишек, — продолжила его мысль Зимава. — Десять мальчиков и десять девочек. И половина будет похожа на тебя, а половина на меня.
— Дети? — зачесал в затылке Ротгкхон. — Да, про это я как-то совсем забыл.
Зимава прижалась к плечу любимого, прикрыла глаза — но старалась радоваться близости не очень сильно. Ведь проклятие все еще оставалось в силе.
Наконец полог откинулся. Знахарка Додола вывела Плену, передала ее руку девушке, вздохнула:
— Печально все это, милая. Такая красивая девочка. Ей бы замуж, с суженым ласкаться, детей растить, жизни радоваться. А она… — Знахарка укоризненно покачала головой.
Ротгкхон от таких речей сперва вздрогнул, но тут же спохватился: в этом мире и в четырнадцать лет выдать замуж вполне привычно, а Плене, поди, давно больше пятнадцати.
— Так что с ней? — спросил он.
— Душа потерялась, — развела руками Додола. — Тело, вишь, живое и здоровое, а души нет. Потерялась где-то. Я звала, искала… Не откликается. Где же я ее возьму, душу-то? Уж простите старую, сие не в моих силах. Тело, коли уцелело тогда, как беда случилась, теперь живым останется. Но нет в нем человека цельного…
— Наверное, при пожаре? — оглянулась на Лесослава Зимава. — Может, тело я спасла, а сама Плена уже… угорела?
— Пойдем домой, — кратко ответил ей Ротгкхон.
Возвращение, было конечно же невеселым, и на службу вербовщик не пошел. На него все равно уже смотрели не как на сотника простого, а как на гостя дивного, и в наряды не ставили. Посему, что там творилось в детинце, он не знал. И появление утром у ворот боярина Горислава оказалось для Ротгкхона неожиданным.
— Здрав будь, иноземец, — кивнул ему гость. — Извини, на двор не захожу, в страже я сегодня. Князь велел передать, что новиков новых созывает, и Святогор завтра смотр им назначил. Ну, и прочую дружину тоже созвал, дабы слово свое при сем сказала.
— Понятно… Ты сам-то, боярин, подрядишься за Сварога воевать?
— Не знаю, сотник, — пожал плечами Горислав. — Право слово, и не знаю.
Вернувшись к жене, Ротгкхон обнял ее и поцеловал в макушку.
— Что? — подняла голову Зимава.
— Завтра у меня подвиг. Уже не маленький, а большой. Княжич дружину соберет, все ратники там будут. Самое время клич кидать. Коли князь самолично о том предупредил, стало быть, все должно пройти хорошо. С Радогостом он уже беседовал, и волхв, видно, не воспротивился. Разве токмо Святогор закапризничает. Но… Но при любом раскладе через пять-шесть дней выступаем. Готовься. Пора.
Во дворе детинца в этот день было тесно. Здесь собралась почти вся дружина Мурома — и верные старшему сыну Всеграда бояре со многими холопами, которые теснились ближе к крыльцу, и черная сотня, отжатая едва не к самой Тайницкой башне с колодцем и скрытым выходом к реке, и связанные узами общей братчины бывалые воины, и наемники из дальних земель, и совсем никчемные юнцы, сбившиеся в кучку в самом центре. Они были здесь единственными, кто явился пред княжеские очи без брони и оружия — остальная рать, с тяжелыми мечами на поясах, сверкала пластинами колонтарей и переливалась кольцами кольчуг, сияла начищенными шлемами.
Смотр есть смотр — содержащий воинство правитель желал убедиться, что дружина его целиком и полностью готова к бою, способна встать в строй в любой миг по первому призыву. Люди-то ведь бывают всякие. Кто о снаряжении заботится — в каждый миг свободный стрелы снаряжает, клинки правит, броню жиром смазывает, дабы не ржавела. А кто доспех ратный после похода в амбар забросит, меч под кровать сунет, да на торг за медом тянется — добычу пропивать. Его кликнешь — а кольчуга сгнила и в дырах, меч пятнистый, сам на ногах не стоит…
Таких криворуких лоботрясов в дружине Мурома не было ни одного. Но в первую очередь, потому, что от них, заметив неладное, быстро избавлялись.
Вот и сейчас княжич Святогор, в сопровождении верного Журбы, боярина Валуя и еще пары опытных воинов, осматривал выпячивающих грудь мальчишек, беседовал с каждым, иных щупал, других заставлял бить себе в ладонь или толкать Журбу — что представляло из себя зрелище весьма забавное. Вроде как телок, пытающийся спихнуть с места вековой разлапистый дуб.
Развлечение это привлекало наибольшее внимание собравшихся, но появление Ротгкхона тоже не прошло незамеченным. Воины подходили к нему, здоровались, некоторые даже обнимали:
— Рад видеть тебя, побратим! Давно не встречались. Как дела?
