Опухли от сна.
– Ты представляешь, Аня,- заговорила Зина,- у нас ребенок заболел, а он говорит:
«Не знаю, где машину взять…»
– Возьмет! – Виктор поднял широкую ладонь.
– Товарищ Бородин нашел время принять Виктора и Андрея. Да как он вообще может после этого?
Аня присела к Миле на кровать: ей не понравилось, как у девочки блестят глаза.
Гладя ее по волосам, попробовала лоб.
– Ты думаешь, ей нужна грелка?
– Я им говорю, меня от нее еще больше тошнит.- В голосе Милы были слезы. И на руке своей Аня чувствовала ее горячее дыхание.
– Знаешь, я бы грелку не давала.- Она легонько подавила ребенку живот.- Больно?
А здесь? А если вот так? Нет, я бы сняла. Зачем, если неприятно?
Она еще раз погладила Милу по волосам, глазами сделав Зине знак выйти. Во дворе тихо, потому что окна в дом были открыты, сказала ей:
– Ни в коем случае грелку! Это похоже на аппендицит.
– Не знаю,- сказала Зина.
В присутствии Виктора получалось так, что Аня понимает, а она не понимает.
– Я уж тогда совсем не знаю. Ничего такого она не ела. У меня простокваша была.
Из погреба. Холодная. Очень вкус-сно. А тут Виктор бутылку кваса открыл, она тоже выпила…
– От кваса аппендицита не бывает.
Ане сейчас, в общем-то, было наплевать, что Зина о ней думает. Когда болен ребенок, меньше всего надо заботиться о самолюбии родителей. Но она знала, что переубедить Зину невозможно. Ее можно испугать.
– Ты мать, ты смотри. Но я просто уверена, что это аппендицит.
– Да? Ты думаешь? Ее ночью рвало.
– Вы с ума сошли!
– Что ты пугаешь ее? – вступился Андрей.
– Я не пугаю. Я только хорошо знаю, что такое пропустить аппендицит. Вот это я хорошо знаю. Ты когда вызвал машину?
Виктор – он стоял в красной шелковой рубашке навыпуск, в джинсах, в тапочках на босу ногу – взглянул на часы. Плоские, они впечаталпсь в шерсть руки.
– Да вот сколько… Час уже. Да… Часа полтора…
– Не понимаю,- волновалась Аня.- На поезде быстрей. Ты, Андрей на руках донесете.
Наконец тут где-нибудь машину. Я бы ни за что не ждала.
Зина загорячилась.
– Ты представляешь, Аня, ребенок болен! Ребенок! А они не знают, где машину взять…
– Ничего, ничего. Найдут.
– Разве есть у нас что-либо дороже детей?
– Но это же твой ребенок! – не выдержала Аня.
– Вот именно! – сказал Виктор.- Если бы их детки – ого! Ничего, пусть почешутся.
Глаза у Виктора за стеклами очков были ускользающие.
– Виктор! – спохватилась Зина.- Разве час? Три часа уже прошло! Нет, как они могут? Это же так нехорошо…
Аня начинала чувствовать себя идиоткой.
– Глядите сами. Мы дома. Мне надо их обедом кормить. Но я бы не ждала.
Обедали, прислушиваясь все время. Только дети не умолкая рассказывали про щенят: какие они теплые, какие у них животы толстые.
– Я его прижала к себе!..- Машенька даже зажмурилась от нежности, и отец, глядя на нее, начал таять.
– Не понимаю,- не выдержала Аня, раскладывая второе по тарелкам,- не могу понять!
– Ну принимай ты людей такими, как есть. Вот у тебя манера: всех исправлять, всех на свой лад переделывать. Ты же знаешь Витьку. Хороший парень, но когда денег касается…
– Денег? А если жизни? И это твой друг!
– Нельзя же: либо по-моему, либо никак. А по их представлениям, мы не так живем.
Наверное, не так. Честное слово, лучше, когда спокойней.
– Да? Ты бы так мог?
– Ну и плохо. Плохо, если хочешь знать.
– Плохо, что мы молчим. Если бы чужой ребенок на улице… А это твой друг – и ты молчишь!
Кончилось тем, что после обеда Андрей все же пошел к Анохиным. Шел и себя клял в душе. Он хорошо знал по опыту, что за сказанным вслух у Виктора и Зины всегда еще столько же, чего они говорить не хотят. И такие другой раз дальние расчеты, что они уже и сами толком не поймут. Начнешь добиваться – ты же дураком окажешься. Но в конце концов это их право. Даже к добру нельзя гнать людей палкой. Нельзя всюду и везде насаждать свои понятия, как это делала бы Аня, дай ей волю.
Однако вернулся он от Анохиных смущенный.
– Что-то мне не понравилось на этот раз. Зина плачет. У него ведь не поймешь: я думал, он со стариком говорил. Я еще удивился. Старик бы из-под земли добыл, раз такое дело. А не добыл, прислал бы кого- нибудь на такси. Оказывается, Немировского не было. Кому-то сказал, тот кому-то передать должен…
– И они ждали! – Аня смотрела на него и головой качала.- Знаешь, я тебя презираю!
– Ну, правильно.
– Мягкость твоя – это равнодушие. Тебе удобней не вмешиваться. Если ты можешь одобрять…
– Да я хоть словом…
– Ты такой же, как они, понял?
– Я с детства понятливый: три раза объяснят, уже начинаю понимать.
– И шутки твои…
– Молчу.
– С вечера – подумать! – с вечера болен ребенок, а они все как бы подешевле устроиться. И эта ложь: «Разве есть у нас что-либо дороже детей?» Если ты сию же минуту…
– Уже иду.
– Нет, мы пойдем вместе.
Андрей сел на табуретку посреди кухни, вздохнул:
– Тогда я не пойду.
И руки на коленях сложил. Аня смотрела на него. Так смотрела, что у него волосы на макушке начинали потихоньку дымиться. Но он сидел с ничего не выражавшим лицом. И она знала: при всей его мягкости, сейчас с ним ничего не сделаешь. У него было однажды на фронте, когда он сел и не сдвинулся с места. Батальон отступал или рота – Аня никогда не могла запомнить, что часть чего и что во что входит,- так вот, они побежали, а он сел на землю. И они бежали мимо него. Потом начали останавливаться.
Лет восемь они прожили с Андреем, когда случайно она услышала об этом: приехал однополчанин, они выпивали вечером на кухне и тот стал вдруг вспоминать. Потом Митя много раз выпытывал у отца: «А что ты им говорил? А ты бы вверх стрелял…
А почему ж они начали останавливаться?» Отец только улыбался: «Ну, может, подумали – я жаловаться на них стану».- «Кому?» – «Да, пожалуй что и некому».- «А если б не остановились? А тут немцы. Что тогда?» – «Тогда? Тогда, сын, могло тебя на свете не быть…»
– Хорошо, я не пойду,- сказала Аня.- Но ты даешь мне слово?
– Тебе бы дюжину детей, двоих тебе мало,- говорил Андрей, кладя лишнюю пачку сигарет в карман.- Может, мне с Виктором придется поехать.
– Деньги возьми. Дотянуть до таких пор!
– В наше время от аппендицита не умирают.
– Да? Тысячи по стране. Вот от такого невежества. Прежде рак научатся лечить.
У Анохиных творилось уже невообразимое что-то. До Зины дошло с опозданием, но теперь она была как
