они бы всех евреев у нас уничтожили. Несомненно, победи Гитлер, он бы евреев уничтожил, как выискивали их и уничтожали фашисты по всей Европе и в наших оккупированных областях. Но смешно думать, что ради этого пошел Гитлер на Светский Союз, на Россию, это бы решалось по ходу дела. Главным было: 'Моя миссия уничтожить славян!' Он возглашал это и писал не единожды, и был разработан детальный план уничтожения славян, превращения славян в рабов немецких поселенцев, продуманы меры, в том числе – медицинские, которые должны были неминуемо привести к вырождению славянской нации.
Документы эти и на Нюренбергском процессе были представлены, об этом написано в сотнях книг на многих языках. Точно так же не для того он вел войну с Великобританией, строил подводный флот, построил сверхмощный линкор 'Бисмарк', который англичане тут же и потопили, не для того готовил высадку в Англию, чтобы уничтожить английских евреев. Не понимать этого, предпринимая 'историческое исследование', может лишь тот, у кого неприязнь превыше разума. И Солженицын нет – нет, да и подкидывает мыслишку: вас шли уничтожать, а вы не столько на фронте, сколько в тылу сгрудились, там вас было сгущено. Но, следуя его логике, действуя его методами, высчитывая постоянно в процентах, можно и так сказать и отдельной строкой выделить: евреи – единственная нация, в которой в ходе Отечественной войны не было предателей. Не было евреев – власовцев, не было евреев – полицаев, карателей. Так что же они святей и превыше всех? Нет, конечно, все слишком понятно. Посмотрел немного главу о лагерях. Есть письмо Копелева Солженицыну от 1985 года, оно напечатано недавно в тринадцатом выпуске альманаха 'Апрель'. Печатать свою переписку с Солженицыным Копелев при жизни запретил.
Вот абзац оттуда: 'Особую, личную боль причинило мне признание о 'Ветрове'. ('Ветров' – так Солженицын подписывал или должен был подписывать свои донесения, когда в лагере согласился стать стукачем. Прим. мое.) В лагерях и на шарашке я привык, что друзья, которых вербовал кум, немедленно рассказывали мне об этом. Мой такой рассказ ты даже использовал в 'Круге'. А ты скрывал от Мити (Дмитрий Панин, прообраз Сологдина 'В круге первом'.
Прим. мое.) и от меня, скрывал еще годы спустя. Разумеется, я возражал тем, кто, вслед за Якубовичем утверждал, что, значит, ты и впрямь выполнял 'ветровские' функции, иначе не попал бы из лагеря на шарашку. Но я с болью осознал, что наша дружба всегда была односторонней, что ты вообще никому не был другом, ни Мите, ни мне.' Наивный человек! В друзья записался… Да вы, как все прочие, – средство, взобравшись на пьедестал, подпираемый и подсаживаемый всеми добрыми людьми, не грех об них и ноги вытереть. 'Моя душа чиста, – пишет о себе Солженицын все в той же статье 'Потемщики света не ищут', – Ни от моих односидчиков на шарашке (ни, кстати, и от Виткевича, там же сидевшего) ни в Особлаге – я никогда не встречал обиды, упрека или подозрения, но только полное доверие…' Упрекать человека в том, что, попав в сталинские лагеря, в этот ад кромешный, человек хотел выжить, врал, что в мирной жизни был врачом, парикмахером, кем угодно, лишь бы спастись, упрекать в этом бесчеловечно. Вот свидетельствует солагерник Бадаш: ' В бригаде Панина ходил зэк-нормировщик, постоянно с папочкой нормативных справочников, – это был Саша Солженицын…В Степлаге, в Экибастузе, придурком был Дмитрий Панин, который пристроил прибывшего А.С. на должность нормировщика. К моменту нашей забастовки и голодовки зимой 1951/1952 года А.С. был уже на придурочной должности бригадира.' А вот и Солженицын сам пишет о себе (Цитата по YMRA-PRESS, 1974.):
'Приезжая на новый лагпункт, ты изобретаешь: за кого бы себя на этот раз выдать… Я при перегоне в следующий лагерь, на Калужскую заставу, в саму Москву. – с порога же, прямо на вахте соврал, что я нормировщик… Младший лейтенант Невежин, высокого роста хмурый горбун… исподлобным взглядом оценил… мое галифе, заправленное в сапоги, длиннополую шинель, лицо мое с прямодышащей готовностью тянуть службу, задал пару вопросов о нормировании (мне казалось – я ловко ответил, потом-то понял, что разоблачил меня Невежин с двух слов) – и уже с утра я на зону не вышел – значит, одержал победу.
Прошло два дня и назначил он меня… не нормировщиком, нет, хватай выше! – 'заведующим производством', то есть старше нарядчика и начальником всех бригадиров.' Повторяю, нельзя осуждать человека за то, что он спасал свою жизнь, если только не ценой жизни других. И спас, выжил, а не был уничтожен, как миллионы и миллионы, пригнанные на убой. И миру, в итоге, был явлен писатель большого таланта. Но вот – из 'Двести лет вместе', из главы 'В лагерях Гулага': 'Вскоре затем прислали и провинившегося в МАДИ Бершадера…Лет пятидесяти, низенький, жирный, с хищным взглядом, он обошел и осмотрел нашу жилую зону снисходительно, как генерал из главного Управления. Старший надзиратель спросил его: – 'По специальности – кто?' – 'Кладовщик'. – 'Такой специальности не бывает.' – 'А я – кладовщик'. – 'Все равно за зону пойдешь, в разнорабочую бригаду'. Но… 'так уверенно держался новичок, что чувствовалось: за ним сила. Угнетенный ходил и кладовщик зоны Севастьянов.
Он два года заведовал тут слитным складом продовольствия и вещснабжения, прочно сидел, неплохо жил с начальством, но повеяло на него холодом: все решено! Бершадер – 'кладовщик по специальности'!
Да уж не с себя ли это списано, так все совпадает? 'Низенький, жирный, с хищным взглядом' Бершадер, отвратительный во всех своих проявлениях, так и рвется с языка – жид, и 'прямодышащий', 'с готовностью тянуть службу' (и согласился служить, дал подписку) Солженицын – 'нормировщик по специальности'. '…и уже с утра я за зону не вышел'. Почему вдруг перед ним оробели? Почувствовали: 'за ним сила'? И назначили 'не нормировщиком, нет хватай выше! – 'заведующим производством' то есть старше нарядчика и начальником всех бригадиров.' И тоже кого-то для него согнали с этой должности, кто до этих пор 'прочно сидел, неплохо жил с начальством…' С чего бы вдруг? Звезды ли на небе так расположились или звезды на погонах чекистов? Но сказано в 'Архипелаге': 'Брат мой! Не осуди тех, кто так попал, кто оказался слаб и подписал лишнее. Не кинь в него камень!' Это пишет грозный судия всех живущих Солженицын. Вот так на десятый день войны перетрусивший Сталин обратился к своему народу: 'Братья и сестры…' А потом этих братьев и сестер – в лагеря за свой позор. Однако, повторяю, не мне, не прошедшему лагерь, допросы, тюрьму, судить. Судить может Шаламов, он прошел самые страшные лагеря, но там от должности бригадира отказался: быть бригадиром, писал он, означало посылать людей на смерть.
Дмитрий Сергеевич Лихачев рассказывал неоднократно и писал о том, как в лагере, на Соловках, он случайно узнал, что ночью отберут на расстрел такое-то количество заключенных, и среди них, в списке этом – его фамилия. И он спрятался в дровах, его не нашли, но цифра – закон, количество смертников было определено, и кого-то в эту ночь расстреляли вместо него. Это сопровождало его всю его жизнь.
С таким же чувством возвращались с войны и доживают свою жизнь многие фронтовики, за всех за нас проникновенно и точно сказано у Твардовского: Я знаю, никакой моей вины В том, что другие не пришли с войны, В том, что они – кто старше, кто моложе – Остались там, и не о том же речь, Что я их мог, но не сумел сберечь, – Речь не о том, но все же, все же, все же… Наблюдавшему войну издалека Солженицыну чувство это неведомо, если судить по его речам и книгам. Вот тут самое время привести то, что 'притекло', как любит выражаться Солженицын, из Брянска. А 'притекло' оттуда вот что: статья Ольги Корнеевой, напечатанная в газете 'Десница' 16 апреля 2003 года: 'Десять лет Николая Дмитриевича'. Там она цитирует Дмитрия Виткевича, сына школьного друга Солженицына. Газета малотиражная, но статья есть в Интернет- сети, любой человек в любой стране, владеющий русским языком, может прочесть ее, а у нас Интернетом пользуются уже 10 миллионов человек. Вот, что в этой статье говорит Виткевич: 'Я не хочу, чтобы имя моего отца упоминалось рядом с именем Солженицына. В одной и той же ситуации они повели себя абсолютно по-разному, и вовсе не к чести последнего.' И пересказано об их школьных годах: 'Николай особенно подружился с одноклассниками Кириллом Симоняном и Сашей Солженицыным. В автобиографических записях Виткевича, которые цитировал его сын, сохранилась зарисовка, описывающая, как трое друзей подражали любимым героям Дюма. Есть в ней интересный момент. Роли распределял Симонян, но друзья сразу решили, что д^Артаньяном никто не будет. Так вот Симонян провозгласил: 'Ты,Морж (такой была кличка Солженицына в школе), поскольку лицемер, будешь Арамисом.
Кока (школьное прозвище Виткевича) станет Партосом, а я Атосом. В нескольких публикациях, где упоминается эта история, слово 'лицемер' либо заменено на 'хитрый', либо просто отсутствует. И далее в статье газеты: 'Фронтовая контрразведка арестовала Солженицына в феврале 1945-го. Виткевич дошел до Берлина…22 апреля Виткевича тоже арестовали. Перелистывая изъятые письма, (имеется в виду переписка Солженицына – Виткевича) следователь откровенно сказал: 'здесь на 10 лет вполне'. Позже он предъявил своему подследственному показания Солженицына, тот сообщал, что Виткевич не только входил в созданную им антисоветскую группу, но и с 1940 года систематически вел антисоветскую агитацию, разрабатывал планы насильственного изменения политики партии и государства. Знакомый почерк не
