— Полностью поддерживаю, — поддакнул я, стряхивая пыль с шаровар и засучивая рукава. — Традиции — это святое! Хотите, сам первым начну?
Я с размаху пнул коленом в копчик ближайшего лысого чёрта в форменном костюмчике и личине студента Киевского университета. Удар получился настолько смачным и зрелищным, что нечисть не удержалась. Им любой плохой пример подай — повторят в геометрической прогрессии со всей охотой и рвением! И пошло и поехало-о…
В шумной атмосфере счастливого всенародного мордобоя мне удалось без особого труда вытащить Моню и Шлёму, бодро покинув с обоими подельниками место преступления. Самому интересно, сколько ещё времени жители Оборотного города будут вот так легко покупаться на мои маленькие провокации? Вроде же ничего особенного не делаю, давно бы могли сообразить, что, кинься они на меня всей толпой, и хоронили бы потом только папаху, от меня бы и косточек не оставили. Хотя если все эти драки записывать в общенародные традиции, дающие возможность горожанам просто выпустить пар, то вроде как и хорошее дело получается. И им разрядка, и меня не в суп — все довольны, смысл лишними вопросами париться…
— Чё застрял, как слон в мышеловке? Валим отсель, хорунжий! — Моня и Шлёма подхватили меня с двух сторон под мышки и понесли так резво, что я даже ногами не перебирал — поджал их и наслаждался поездкой. К Хозяйкиному дворцу был доставлен минут за десять. Ну, может, если верхом на бабке Фросе, то уложились бы и за пять, да только где ж её искать, прохвостку старую…
Упыри оставили меня у ворот и ринулись обратно с ещё большим энтузиазмом. Как я понимаю, парни сумели-таки сообразить, что помогать мне — себе дороже, и удрали, не дожидаясь грядущих перспектив. Я их не осуждал, постоянно рисковать головой из-за моих закидонов — кому охота? Дураков и мазохистов даже среди нечисти не так чтоб много…
— Иловайский? — зевнули медные львы, пуская из ноздрей лёгкий дым. — Чего нарисовался? По любви или так, из меркантильных соображений, заскочил? Хотя с какого перепоя я на тебя гавкаю, сама не знаю… взбрело вдруг, и всё. Ну ты ж не обиделся? Тогда вваливай!
Массивные ворота щёлкнули автоматическим замком, открывая небольшую калитку, пропускающую меня в неприступную твердыню Хозяйки Оборотного города. Адские псы за решёткой во дворе залились радостным лаем. По-моему, эти жуткие помеси собаки, акулы и бегемота были практически единственными существами, которые ни разу не пытались меня съесть. Хотя бывшего до Катеньки Хозяина города они как раз таки и схарчили. А вот со мной дружат, я им всегда внимание уделяю, мы играем, было дело, даже выгуливались вместе. Правда, второй раз такого счастья нам ни Катя, ни город уже не позволили, хотя было весело…
— Илюха, заходи, — радостно ожили динамики. — Иди медленно, ничему не удивляйся, я в своём уме, но полна сюрпризов!
По чести говоря, мне после таких слов чуток не по себе стало. В животе порхающий холод сообразовался, по спине меж лопаток мурашки туда-сюда наперегонки забегали, а сердце замерло. Вот перестало об рёбра стукать, и всё. Никогда такого со мной не было, вот она что, любовь-то истинная, с людьми делает. Казалось, сейчас носком левого сапога от порожка оттолкнусь, да и воспарю на стрекозиных крылышках к моей ненаглядной…
— Я здесь. — Катя встретила меня в рабочей комнате, разодетая и прекрасная настолько, что у меня пол из-под ног поплыл.
Стоит грозная Хозяйка в длинном зелёном платье, блестючем, как шкура змеиная. На ножках туфли дивные с каблуком в мою ладонь. От пятки до… одного места вот такенной ширины разрез! И ножка стройная сквозь него в сеточке чёрной заманивает. А на груди, на грудях, на… Ох, дайте дух перевести, святые угодники… В общем, грудь в таком декольте, что, казалось, вот вздохнёт она, и вся краса наружу! И ведь не вульгарно же, не порочно, не разврат заграничный, а всё своё, родное, тёплое и посему возбудительное до крайности…
— Так, тормозим, жеребец. — Катенька резко упёрлась ладошками в мою грудь, когда я заключил её в объятия. — Не так сразу, душа требует романтики и красивых ухаживаний. Продлим конфетно-букетный период?
— А… э-э… мм?!
— Слюну не пускай. Вижу, что на всё согласен, рада, что так нравлюсь, и кое-где даже горжусь. Помнится, с меня была полянка? Пошли, любимый, накрыла, как умела…
Моя зоренька чернобровая выкрутилась, взяла меня за руку и повела прямым ходом в спаленку. Там, прямо на шёлковом покрывале, была расстелена белая скатерть, а на ней… И яблоки, и апельсины, и бананы, и шоколад, и конфеты, и сыр, и как венец всему — толстая бутыль российского шампанского! А дядя-то думает, что оно только французским бывает? Но нет, выходит, мы и тут лягушатников обошли. Вот он, наш отечественный образец, небось ничем не хуже будет…
— Бутыль сам откупоришь, я эту шипучку боюсь. Мне один раз пьяная однокурсница на Новый год так пробкой в лоб закатала…
— За то убить мало, — посочувствовал я.
— Точно. Я ей потом оливье на голову надела и в белый лифчик соевый соус вылила. Прикольно?
Взглянув в ласковые глаза моей возлюбленной, мне на минуточку показалось, что месть была, пожалуй, слишком бесчеловечной, но как её осуждать… К тому же неведомо, что это за зверь такой — однокурсница? Может, так в их светлом будущем наёмных убийц называют…
С бутылкой шампанского я справился легко, пробка под моей ладонью только пикнуть и посмела. Так и так взвизгнувшая для атмосферы Катенька протянула два чудесных бокала на тонких ножках, и я до краёв наполнил их искрящейся пеной! Когда та сошла, винца на донышке, может, только на один глоток и образовалось. Мы церемонно чокнулись…
— За любовь и добрососедские отношения! — улыбнулась моя краса, послала воздушный поцелуй и пригубила шампанского. Я тоже выпил для храбрости и… чуть не подавился — это было не шампанское! Его вкус я тоже знаю, дядюшка не раз привозил на станицу маменьке в подарок, а эта сладковатая газированная дрянь, пахнущая клубникой, была похожа на знаменитые вина провинции Шампань, как дворовый кот на донского жеребца! Однако ж Катенька моя свой бокал допила с удовольствием, подмигнула и закусила шоколадкой. Я решил тоже не кобениться и пить, что дают…
— Илюш, а ты меня любишь?
— Звёздочка моя ясная, да как же мне не любить тебя?!
— Это не ответ.
— Люблю всей душой, всем сердцем, ты мечта моя светлая, жизни без тебя не мыслю, счастье моё длинноресничное…
— Ух ты?! Такого ещё не слышала. Длинноресничное, говоришь? Вот налей мне ещё полбокала, и я это слово, хоть по слогам, не выговорю… А ты?
— А я хоть до гробовой доски готов тебе ласковые слова говорить. Правда, она ведь легко с языка слетает…
Катенька молча указала мне пальчиком на бутылку, я намёк понял и разлил по второй. Чокнулись с хрустальным звоном. Каких сил мне стоило второй раз проглотить этот газированный спирт с ароматами — кто бы знал… Однако любовь моя, ко всему привыкшая, даже не крякнула — выпила без тостов и долькой мандариновой закутала.
— Душа праздника просит, — блестя мигом засоловевшими очами, пояснила она. — Засиделась я тут. Душно мне. Словно в солярий на две минуты легла, а они меня там на час забыли. Домой хочу. В Москву. На землю, к людям. К нормальным, целым, живым людям. Плюнь!
— А?
— Плюнь, говорю.
— Куда?!
— Господи, да в фигуральном смысле плюнь и не слушай меня. Я выпившая, могу любой бред нести, приставать к тебе, прижиматься мягкими местами…
Я почувствовал, что от грядущих перспектив теряю голову и контроль над собственным телом. Ну, над некоторыми частями точно… Ведь если она мне вот здесь и сейчас прямым текстом не намекнула, то я не знаю, что же тогда намёк…
— Знаешь, тут такая тоска порой накатывает… — Катенька отхлебнула ещё, переместилась поближе и склонила голову мне на плечо. — «Одноклассники» не спасают, всё, что можно, читано-перечитано, стрелялки компьютерные давно не в кайф, я тут в реале по долгу службы перестреляла столько монстров — Тарантино обзавидуется! Но сейчас речь не о нём, а о другом режиссёре. Ты про Тинто Брасса слышал?
