— Заряжай! — что мне оставалось делать? Только продолжать эти скучные упражнения. — Теперь в бушприт.
— Не надо! — взмолился португалец. — Наши последние паруса там. Здесь шторм часто, к берег надо плыть.
Тогда я выстрелила снова в мачту. Теперь и оставшаяся треть грота покосилась. Португалец молча спустился в свою шлюпку и вернулся на корабль. Меня совсем разобрала тоска, и только Джон догадался огласить наши условия: команду в шлюпки без оружия, пушечные порты закрыть, на судне остаются только офицеры.
Капитану Диашу потребовался целый час, чтобы решиться. Я уже собиралась отдать кобру Робу и отправить его пострелять — ну нельзя же было торчать друг напротив друга целый день! Однако шлюпки наконец были спущены, и Бенёвский в бинокль не заметил, чтобы в них грузили оружие. Впрочем, его могли положить заранее. Я бы так сделала обязательно.
Мы подошли вплотную, зацепились «кошками» и перебросили трап с борта на борт. Португальцы, восемь человек, встретили нас на палубе. Капитан Диаш, верзила с испещренным шрамами лицом, произнес какую-то речь и вручил мне шпагу. Я ни слова не поняла, но подарок приняла вежливо. Матросы обыскали судно: все без обмана, никто нигде не спрятался. Если только не считать запертых в трюме негров, человек тридцать. Всех их явно взяли в той самой деревушке, дым от которой мы видели до сих пор. А еще этот «Дон» просто ломился от восточного товара: пряности, шелк, чай… Я поманила к себе дона Бартоломеу, того самого толстяка-переговорщика, и попросила все объяснить.
— Мы идти из Индия! Хорошее плавание. Если бы не вы.
— Нам нужна вся вода и весь провиант, — начала перечислять я. — Пожалуй, половина пороха и свинец для пуль. Еще я заберу вашу козу. Не потому, что люблю коз, а потому что у меня на борту раненые и им нужно молоко.
— И все? — не поверил португалец. Он посветлел лицом, и тут же опять разгневался. — Зачем тогда в нас стрелять?! Зачем разбой?!
— Потому что так мне проще! — пояснила я. — К тому же, из вашего груза я тоже кое-что возьму, просто для себя и команды. Но вы останетесь с неплохой прибылью.
— Вино! — подсказал Дюпон. — Еще мы заберем вино!
Бартоломеу закатил глаза и перевел наш разговор капитану. Вышло довольно долго: насколько я поняла, из-за того, что португалец очень много ругался. Дон Диаш вытаращил на меня глаза и впал в оцепенение.
— Может, все же возьмем что-нибудь? — предложил Роб. — А то они, кажется, обижаются.
— Да мне наплевать! — честно призналась я, и тут вспомнила о рабах. — Бартоломеу! А какого черта вы с таким богатым грузом решили еще и людей похватать?
— Просто заодно! Место в трюме мало, но все равно ведь не все выживать! — сердитый португалец шумно дышал. — И что делать ваш человек там с команда наша?
Я проследила за его взглядом и увидела сидящего на борту Устюжина с оружием в руках. Он смотрел вниз, и я догадалась, что Бенёвский спустился в шлюпку к португальским матросам.
— Иван! Твой Мауриций что, умрет, если перестанет всем рассказывать о счастье и свободе?
— А вдруг кто-то захочет плыть с нами? — отвечая, Устюжин продолжал внимательно следить за происходящим в шлюпке. — Это ведь бедные люди! Вся прибыль от добычи этим донам пойдет, а матросам зачем на них горбатиться?
— Правильно, пусть идут в пираты! Извините, — я улыбнулась дону Диашу, — если вашей команды немного убудет. Этот джентльмен умеет уговаривать. И, если уж говорить о счастье и свободе, то я хочу дать свободу вашим неграм. Хватит с дона Диаша и пряностей.
— Несправедливо! — упрямый Бартоломеу снова нашел повод злиться. — Почему пряность можно, негры нельзя?!
— Будешь еще на меня кричать, и пряность твою вывалю прямо в море! — рявкнула я на него. — Хватит ворчать! Я сказала всем свободу — значит, всем свободу! Джон, выпусти их.
— С удовольствием!
Пока негры с опаской выбирались из трюма, я пыталась разобраться, что все-таки мною движет. В наших краях захват людей — обычное дело. Бывает, что после удачного набега и плантаторы становятся рабами. Но эти дикари, которых поймали и затолкали в тесную клеть, чтобы, может быть, держать там еще два месяца, вызывали у меня не совсем понятную жалость.
— Как вы их поймали? — спросила я у Бартоломеу.
— Обычно как! — пропыхтел он. — Туда плыть — вставать якорь, подарки-бусы дарить. Обратно плыть — вставать якорь, все за подарки приходить, мы сколько надо ловить.
— Боже мой! — Бенёвский наконец вернулся на борт и увидел негров. — Ну вот, еще один страшный порок — рабство! Человек не должен владеть другим человеком, словно имуществом! Кристин, я надеюсь, мы освободим этих несчастных?
Мне сразу захотелось загнать негров обратно в трюм. Но из-за своей неприязни к зануде Бенёвскому не хотелось портить людям жизнь. Пусть уж им сегодня повезет, простакам доверчивым.
— И еще! — полковник просто сиял. — Семь человек согласны плыть со мной на Мадагаскар! Граждан Либерталии становится больше!
— Еще каких граждан?! — прямо-таки подпрыгнул Бартоломеу, но я посмотрела на него сурово, и продолжил он тише и по-португальски.
— Я неплохо вас понимаю, милейший! — Бенёвский раскланялся. — Прошу прощения, но я считаю всех людей свободными от рождения. Чего желаю и вам.
— Пусть приходят без оружия и ведут себя тихо, — согласилась я. — У меня маловато команды. А сейчас нам нужна помощь с погрузкой.
За час мы почти управились. Матросам я разрешила подняться на борт «Дона» с длинным именем, а негры, наоборот, начали спускаться. Все, кроме двух, которых Бенёвский ухитрился уговорить отправиться с ним на Мадагаскар. По тому, как один из них попытался поцеловать ему руку, я догадалась, что именно полковник в их глазах выглядит освободителем. Но мне было все равно. Главное, чтобы в пути от работы не отлынивали, а то мигом окажутся за бортом.
Уже когда я поднялась на трап, чтобы вернуться на «Ла Навидад», меня окликнул Роберт. Он, хромая, тащил тяжеленную резную шкатулку. Опустив ее на трап передо мной, он утер пот и откинул крышку. Шкатулка оказалась полна золотых украшений, сверкали драгоценные камни.
— Я просто чувствовал, что там что-то есть! — засмеялся Роб. — Все-таки нашел в одной из кают!
— Что вы молчали? — я укоризненно посмотрела на Бартоломеу. — Золото — другое дело! Это я обязательно заберу.
— Я не знать, откуда! — Бартоломеу и правда выглядел удивленным. — Это не наш.
— Конечно, не ваш! Потому что он уже наш! — передразнила я его. — Все, заканчиваем! И не вздумайте стрелять в шлюпки с неграми — вернусь и потоплю!
— Это мое золото!
Все время молчавший португалец, невысокий и смуглый, пошел ко мне. Он весь дрожал от страха и злости, но остановиться не мог. По-английски он говорил в совершенстве.
— Фариа! — зло буркнул Бартоломеу. — Конечно, это Фариа!
— Я добыл его сам! Оно только мое!
— Да где же ваше, дон? — мне стало забавно, но на всякий случай я вытащила пистолет. — Оно уже мое, разве не видите?
— Я всем рисковал! — при виде пистолета португалец остановился, но не смирился. — Я один, один вошел в дом раджи! Я был там первым, я это нашел, и это мое!
Его товарищи выглядели смущенными. Ничего удивительного — целая шкатулка! Это не колечко на память припрятать от товарищей, хотя пираты и за колечко могут лишить и доли, и головы. Может быть, он и вошел в какой-то дом какого-то раджи первым, но плыли к этому дому через половину мира они все вместе. Ненавижу таких людей.
— А ты грабишь ради забавы! — вдруг закричал Фариа. — Тебе даже не нужно это все! Ты, дрянь, приходишь и берешь то, что тебе не принадлежит, только чтобы развлечься! Хотел бы я видеть, как ты однажды запляшешь на веревке! Грязная воровка!
Что ж, желающих увидеть меня на веревке, смею надеяться, на земле немало. И я их прекрасно понимаю. Но вот оскорблять меня… Это неправильно. Тем более, когда это делает человек, к которому я сама не испытываю ни малейшего уважения. Но, как говорил покойный папа, «Не прикончила человека сразу — дай ему шанс!».
