слушать.
– Но ведь никакой войны нет, – заметил Эд. – Пока.
– Будет, Эд. Ты так предсказал. Ты сказал:
Для Эда это ничего не значило. После обычной вступительной части с угрями он увидел не свое детство в доме с серой крышей, а посадку первого своего ракетного корабля, тупорылого динаточного грузовичка «Цыпленок Кино», на пересохшую поверхность первой в жизни Эда чужой планеты; увидел он и широкую лыбу шестнадцатилетнего юнца на собственном лице. Обезьянка сидела у него на спине. Он вгрызался в понятия бесконечного путешествия и пустоты. Всегда найдется еще что-нибудь. А потом и еще что- нибудь. Он остановился на верхней ступеньке грузового трапа и заорал:
– Другая планета!
«Никогда ни о чем не жалеть, – пообещал он себе в том месте и времени. – Никогда не возвращаться. Никогда никого из них больше не видеть, этих матерей, отцов, сестер, которые тебя бросили». От этого места и времени до тяжко поразившей его смерти Дани Лефебр расстояние протянулось неощутимое. И все пути вели с «Цыпленка Кино» на гипердип, а оттуда в твинк-бак.
Он поведал об этом Энни Глиф, пока они шли по бетону космопорта к ней в комнату.
– Тогда меня звали иначе, – добавил он.
И вдруг подумал, что сейчас его опять вырвет. Он присел на корточки и опустил голову между колен. Стал прочищать горло. Энни коснулась его плеча. Спустя некоторое время ему полегчало, он сумел поднять голову и посмотреть на нее.
– Я сегодня вечером их расстроил, – сказал он.
Как всегда, Энни дала ему понять, что ее терпение бессловесно и основательно. Он бросился в него, как в омут с головой, потому как больше было некуда.
– Если я прорицатель, – воскликнул он в отчаянии, – то почему же я только и вижу что прошлое?
22
Устойчивые сущности
Было поздно. Люди торопились по домам из ресторанов и кинотеатров, опустив головы в сырой зябкой ночи. Поезда еще ходили. Майкл Кэрни застегнул куртку до воротника. На ходу вытащил мобильник и попытался дозвониться Брайану Тэйту: сперва домой, затем в Сохо, где располагался офис «Сони». Он ничего не добился, хотя соневский автоответчик сделал попытку заманить Кэрни в лабиринт корпоративных голосовых консультантов. Он убрал телефон в карман. Анна дважды нагоняла его. Первый раз в Хаммерсмите, где Кэрни пришлось задержаться и купить билет.
– Можешь меня преследовать, если тебе так приспичило, – сказал ей Кэрни. – Толку не будет.
Она вспыхнула, окинула его упрямым взглядом, протолкалась мимо касс через валидатор и спустилась на восточную платформу станции. Резкий флуоресцентный свет мигающих от износа ламп выхватывал из полумрака верхнюю часть ее лица. Она накинулась на него:
– Какая польза от твоей жизни, Майкл? Ну какая польза от твоей жизни?
Кэрни схватил ее за плечи, словно желая встряхнуть, и встретился с ней глазами. Хотел было отпустить какое-то оскорбление, но передумал.
– Ты нелепо выглядишь. Ступай домой.
Она смолчала.
– Видишь? Тебе нечего ответить. Ты не дала ответа. Ступай домой. Со мной все будет в порядке.
– Ты так всегда говорил, не правда ли? И посмотри, в кого ты превратился. Ты глянь на себя. Ты напуган до смерти и истощен.
Кэрни вдруг передернул плечами.
– Я не боюсь, – сказал он и снова отошел в сторонку.
Ее недоверчивый смех сопровождал его на пути через платформу. Когда пришел поезд, она, несмотря на ужасную давку, выбрала место подальше от Кэрни. На Виктории он потерял было ее из виду в суете позднего вечера, но она снова выцепила его взглядом и с мрачной целеустремленностью протолкалась к нему через толпу смеющихся японских подростков. Он сжал зубы, вышел на две станции раньше, чем требовалось, и быстрым шагом преодолел около мили, пройдя насквозь светлый шумный Западный Кройдон и переместившись в пригород. Стоило оглянуться, как он замечал следующую за ним Анну; та взятого им темпа не выдерживала, но ухитрялась удерживать его в поле зрения, а к тому моменту как Кэрни постучал в дверь дома Брайана Тэйта, снова догнала. Ее волосы слиплись от пота, лицо горело возбужденным румянцем; сморгнув с век дождевую воду, Анна с натугой выдала ослепительно-беззаботную усмешку, словно говоря: «Вот видишь?»
