Мау пропустила.
Сигнал ослабел и вдруг вернулся, загремев:
– …модифицировал пакет доктора Хэндса.
Привидение снова умолкло. И растаяло облачком бурого дыма, возбужденно дергая щупальцами. Если уловка и пыталась что-то еще сказать, Серия Мау не разобрала ни слова. Когда привидение исчезло, Серия Мау осведомилась у математички:
– Как у них там делишки?
– Ничего нового. Звено Муара чуток подотстало. «Касаясь пустоты» все еще в фазовом резонансе с неизвестным K-раблем.
– Ты мне можешь пояснить, что вообще происходит?
– Не думаю, – призналась математичка.
А что думает чужак? Как он себе представляет мир? Прибывая на очередную планету, ужасники подчиняли местное население и приступали к земляным работам. Им требовались силосные ямы шириной в милю и глубиной около пяти. Издырявив этими структурами всю литосферу, ужасники начинали миллионами роиться над планетой; крылья их казались дешевыми и не более технологичными, чем пластиковая расческа. Никто не знал зачем, хотя преобладала религиозная трактовка. Если ужасников пытались вызвать на более прагматичный разговор об этом, они отвечали:
– Дело не задастся, только если рабочий отвернулся от колеса.
Или:
– По утрам направляются они внутрь, подобно луне.
Многочисленные колонии ужасников распространялись от края Галактики к центру, вырезая эту область пространства из круговой диаграммы галактической проекции. Напрашивался вывод: они пришли извне. Так оно и было, хотя как именно они преодолели такой дальний путь, оставалось неизвестным. В мифологии ужасников перворой странствовал меж звезд вообще без кораблей, рассекая крыльями некую облегченную фракцию континуума, попеременно разогреваемую излучением и остывающую; но это объяснение люди в расчет не приняли.[51]
Больше ужасник на связь выйти не пробовал. «Белая кошка» неслась в пустоте, но преследователи нагоняли, точно свора псов. Просчитать дальнейшие действия было не легче.
Билли Анкер слонялся по кораблю. Бо?льшая часть обычных человеческих действий отнимала у него слишком много времени. Серия Мау с интересом и в то же время с омерзением наблюдала через рассеянные повсюду скрытые камеры, как он моется, ест, сидит на унитазе со спущенными до колен штанами от скафандра, почесывая подмышки. От Билли Анкера пахло кожей, по?том и чем-то еще неопределимым, вроде машинного масла. Он никогда не снимал перчатку с увечной руки.
Сон ему облегчения не приносил. Во сне верхняя губа его отдергивалась в загнанном оскале; по утрам он искоса поглядывал на себя в зеркало. Что он там хотел увидеть? Какими внутренними ресурсами может он располагать, раз так безразличен к жизни? Его разработали и запустили как ходячее продолжение собственного отца, и он швырнул себя в пустоту, полагая это способом самовалидации. Он не только это учудил, но и еще много чего безумного – и так износился по пути, что, забившись в нору, просидел десять лет, собирая себя по кусочкам. Меж тем близилась война, великие тайны стали отдаляться, вместо того чтобы приблизиться, Галактика еще немного расширилась, и все на свете еще чуть-чуть отдалилось от ремонтопригодного состояния.
Бросай все, Билли Анкер. Вот о чем она хотела бы ему взмолиться. Живешь большим открытием – и кормишь толстую жабу внутри. Со всего, что ты находишь, он получает доход. Ей хотелось взмолиться: «Забей на все, Билли Анкер, и улетим вместе».
Что она хотела этим сказать? Что
Во сне Серии Мау, столь же несвязном, как воспоминания в расширенном сенсориуме «Белой кошки», Билли Анкер опускался на колени рядом с ней, не переставая улыбаться, а она улыбалась ему в ответ. Она была в него влюблена, но точно не знала, чего хочет. Озадаченная, она просто взяла и предложила себя ему. Ей хотелось ощутить тяжесть его взгляда в комнате, озаренной светом летнего дня. Однако была у этого события и теневая версия, отравлявшая ее воображение и сводившая фантазии к абсурду… В доме холодно, еда стынет на подносе, половицы ничем не накрыты, она гораздо меньше его ростом и ничего не чувствует, кроме смущения и непрошеной опрелости. В попытке отыскать должную манеру поведения она просмотрела записи со спутниками Моны, сделанные еще до того, как тех вынесло через воздушный шлюз. Она научилась произносить требовательно и гневно:
– Я этого хочу. Я трахаться хочу.
Впрочем, интереса подставляться под член у нее, в общем-то, никакого и не было. Ее скорее разгневал идиотизм этой идеи.
Мона-клон тоже изучала себя – в зеркалах, принимая откровенные или гневные позы в зависимости от настроения. Интересовалась своими телом и лицом, а главным образом прической: когда они спасли Билли Анкера с
