– В какой-то момент профессиональное становится личным. – Кира перевела взгляд на сидящую впереди Колотушку. На женщину, которую необходимо убить.
– Насколько личной стала для тебя война? – осведомилась Орнелла.
– Ты действительно такая дура?
– Не дерзи, – холодно бросила Григ.
– Не лезь ко мне, – отрезала Кира.
Ожесточение. Вот чего добивалась Компания на планетах, которые собиралась сожрать. Война на полях – ерунда, кровавый соус к главному блюду, к ожесточению, которым пропитываются люди. Война должна быть в головах, в сердцах, в душе, в рассказах ещё не родившимся детям. Война должна стать принципом жизни, взаимная ненависть должна стать догмой, должна выпалывать сорняки миролюбия из пропитанной кровью земли. Люди должны забыть о добре, забыть о том, что они люди, должны ожесточиться – это сделает их слабыми.
Орнелла улыбнулась. Она поняла, для чего юная Дагомаро понадобилась директору-распорядителю и почему он велел пристрелить Накордо, поняла, что ожидает Киру и… И неожиданно для себя произнесла:
– Не думай о мести, девочка, а начинай жалеть себя прямо сейчас.
– Почему?
– Потому что я везу тебя к Абедалофу Арбедалочику.
– Прошу простить, мессер, я не ожидал, что вы будете настолько голодны, и не приготовился должным образом, – покаялся ИХ Бабарский, пронырливый суперкарго «Пытливого амуша». – Но неподалёку есть отличный трактир, в котором…
– Нет, ИХ, никаких трактиров: мы торопимся, – отказался Помпилио и откусил большой кусок бутерброда с паштетом.
– Да, мессер.
– Мы в походе, ИХ, – развил мысль адиген. – А в походах не всегда есть время разжечь костёр и поесть горячей пищи.
Поскольку жевать дер Даген Тур не перестал, голос его звучал невнятно, однако ИХ прекрасно понимал каждое слово. Он умел слушать, а главное – слышать, и мог расшифровать даже шуршание отравленного богомола.
– Совершенно с вами согласен, мессер: не всегда. Да и зачем костёр? В доме есть камин.
– Лишения закаляют, – закончил Помпилио. – Делают нас мужественными.
Бабарский кивнул, но промолчал, он знал, что речь обязательно продолжится.
– А ты, я смотрю, неплохо устроился, – оценил дер Даген Тур, выдержав малюсенькую паузу. – У нас, на передовой, такие разносолы не подавали.
– Осмелюсь напомнить, что я получил место на «Амуше» именно потому, что умею устраиваться, – сообщил Бабарский и пожал узкими плечами: – Зачем вам другой суперкарго?
– Ты прав: незачем, – согласился адиген, доедая бутерброд.
Впрочем, назвать закуску бутербродом можно было весьма условно: тёплая пшеничная лепёшка, острый «алешанзан» из утиной печени, пряный аромат которого дразнил дер Даген Тура с начала трапезы, свежий огурец, глоток чеманского белого – паштет поглощался по всем кулинарным правилам. Перед ним ИХ подал сырную тарелку с зеленью, а на основное блюдо запланировал жареную курицу – эту птицу Помпилио любил есть холодной. Суперкарго понимал, что адиген заявится голодным, но не рассчитал масштабы бедствия.
– Сегодня я даже не завтракал, а вчера на ужин эти бестолковые ушерцы предложили мне бестолкового поросёнка, жаренного без всяких специй, ужасный соус и кислое вино. Фактически я не ел целые сутки!
– Сочувствую, мессер. – Суперкарго тяжело вздохнул. – Но почему вас не покормили в плену?
– Меня собирались расстрелять, – напомнил о своих приключениях Помпилио. – Зачем кормить покойника?
– Похвальная прагматичность, – с пониманием произнёс бережливый Бабарский.
Дер Даген Тур отвлёкся от курицы, с удивлением посмотрел на суперкарго и веско отчеканил:
– Я так не думаю.
– Жестокие подонки, – молниеносно поправился ИХ.
– А вот это верно.
– И ещё хочу сказать, что понимаю вас, как никто иной, – продолжил Бабарский. – Я как-то голодал в лечебных целях, помните? Ужасные ощущения.
– Ужасные ощущения были у всей команды, – прищурился Помпилио. – Ты на неделю задержал жалованье.
