своими манерами, и она как-то обмолвилась, что не прочь прирезать тупого кардонийца по окончании операции.
– А если серьёзно?
– Птица с овощами и сыром под хальскарским соусом, – сообщила Эбби и пообещала: – Пальчики оближешь.
* * * «Жизнь моя, Этна!
Извини, что долго молчал. Что не писал даже нашего традиционного одного письма в неделю.
Я воевал.
Отступал и снова воевал.
После разгрома армию изрядно перетасовали, и поскольку многие погибшие подразделения не имело смысла возрождать, ветеранов отправили в другие части, но Двадцать седьмой по-прежнему в строю, поскольку из окружения вышло больше половины личного состава и мы сумели спасти знамя. В армии осталось только три мобильных отряда, один из них – наш. Аксель и его кирасиры всё так же рядом, воюют с прежней лихостью, но мы больше не прорываемся, Этна. Теперь наша мобильность нужна для того, чтобы вовремя оказаться на опасном участке фронта и заткнуть очередную дыру.
Мы держим оборону.
Всё изменилось.
Ты ведь знаешь, Этна, на континенте не очень хорошо… Не верь слухам, кстати, мы не бежали и не паниковали, мы организованно отступали. Выравнивали фронт, потому что не можем удержать больше, чем можем.
Смешная тавтология, да? Извини.
Думаю, тебе сейчас не до смеха, но ты не беспокойся обо мне – всё не так плохо, как врут одни, но и не так хорошо, как врут другие. Мы воюем. Мы ещё сильны.
Мы держали Карлонар сколько могли. База важна, открывает дорогу в глубь Приоты, поэтому мы хотели за неё зацепиться. Но землеройки понимают значение Карлонара не хуже нас и не считались с потерями. Потребовалась неделя ожесточённых боев, постоянных авианалётов и панцирных атак, чтобы заставить нас уйти. Не помогла даже поддержка с моря: корветы и канонерки били по землеройкам с воды из тяжёлых калибров, но те упрямо шли вперёд.
Они нас ненавидят.
Мы их тоже.
Мы ушли из Карлонара морем, потому что к этому времени землеройки уже перерезали дорогу на север. Ушли, понимая, что больше не вернёмся и амбициозные планы по завоеванию Приоты рухнули. Ушли непобеждёнными. Но проигравшими.
Сейчас мы держим Длинный Нос, «линию Даркадо», если угодно, наш последний рубеж. Мы вкопались в землю и заливаем огнём всех, кто приближается.
Ты спросишь зачем? Всё просто: если мы отступим, землеройки придут в Ушер. Таковы правила войны, Этна, поэтому я «линию Даркадо» оставлю только мёртвым».
Из личной переписки фельдмайора Адама Сантеро 27-й отдельный отряд алхимической поддержки Приота, полуостров Длинный Нос, середина ноября – Слушай, мои механики пошуруют по твоим закромам без пыли и смазки?
– Что будут искать? – осведомился Адам, удобнее устраиваясь на разогревшейся под неожиданно ярким солнцем броне «Азунды». Он собирался подремать после обеда или просто побездельничать, бездумно разглядывая кипящую вокруг жизнь, и потому воспринял приход друга без особого энтузиазма. Впрочем, Аксель привык, что в последнее время настроение Сантеро не поднималось выше отметки «так себе», и не обратил на его холодность никакого внимания.
– Моим нужно всё, что у вас есть для ремонта ходовой части.
– Пусть шуруют.
Крачин сделал знак механикам: «Идите», а сам уселся рядом с алхимиком.
– Только вряд ли чего нашурют, – закончил Адам. – Последний раз я получал запчасти в Карлонаре.
– Я тоже. – Крачин вытащил из кармана плоскую фляжку с коньяком. – Глоток?
– Даже два.
