«Джабрасам». Хильдер попил крови, но не напился и с радостью направил бронетяг на «Азунду».
У которой покорежёна ходовая и дырка там, где располагается кузель. Которая отчаянно дымит и готовится умереть, что видно по бегущим крысам… Точнее, по экипажу, состоящему из безжалостных убийц.
– Военные мрази, – шепчет Ян.
А из башни вылезает хлипкий волосатик. Командир? Возможно. Комбинезоны похожи, знаки различия не видны, но все остальные воспользовались нижними люками, а этот, хлипкий, выбрался через башню, оттуда, где расположено место командира.
– Сволочь!
Ушерец, разумеется, не слышит. И он почему-то не торопится. Стягивает и отбрасывает в сторону противогаз, садится на броню и достаёт из кармана портсигар. Ему всё равно. Или он не понимает, что прямо на него мчится огромный «Джабрас», – такое бывает. Хлипкий сейчас умрёт и хочет покурить на прощание. Что может быть смешнее?
Хильдер смеётся. Ему нравится думать, что он лично убьёт хлипкого алхимика. Поникшего, сдавшегося алхимика.
Заряжающий прилаживает снаряд, наводчик орёт: «Есть!», смеющийся Ян командует:
– Огонь!
И всё вокруг взрывается огнём.
У них не было другого выхода. Попросту не было. Пехота побежала, артиллеристы побежали, «Джабрасы» стояли в шаге от второй линии обороны и должны были ударить. Ударить на полном ходу. Разгорячённые, радостные, идущие на пределе… А за «Джабрасами», как доложили с разведывательного паровинга, шла бригада мобильных «Киттеров» и свежая пехотная дивизия. Ушерцы поняли, что Селтих запланировал неожиданный прорыв, и не стали проверять свою оборону на прочность.
«Азунды» Двадцать седьмого отряда ударили по площади. Не модифицированные, с газовыми цистернами, а стандартные, заряженные «Алдаром» «Азунды» по шесть выстрелов на каждую. Они долго стояли в резерве, не имели возможности отличиться, но навыков не растеряли. Их навели с паровинга, и они ударили, не разбирая, кто где. Им нужно было залить огнём прорывающиеся «Джабрасы», и они залили.
Они исполнили приказ, удержали оборону.
– Ты печален, – произнёс Помпилио, медленно проводя тряпочкой по идеально чистому стволу «Трёх сестёр Тау». Точнее – по трём, расположенным один под другим, стволам уникальной бамбады. – Что случилось?
– Отмахнуться не получится? – грустно улыбнулся Аксель.
– Отмахиваются от мух, – нравоучительно ответил дер Даген Тур. – У тебя же произошло что-то очень серьёзное, и я считаю, что нам следует об этом поговорить.
– Потому что нельзя копить в себе дурное?
– Потому что ты можешь говорить только со мной, – небрежно ответил адиген, не глядя на собеседника.
Крачина снова пригласили на обед, снова прислали «Колетту Витарди», однако на этот раз высокомерный камердинер – Теодор Валентин – скупо обронил, что «мессер распорядился накрыть позже», и проводил гостя в арсенал.
Где было полным-полно стволов, в том числе – заряженных: и в шкафах – некоторые дверцы распахнуты настежь, – и на столе, в зоне досягаемости. Сейчас, к примеру, внимательно слушая адигена, Крачин держал в поле зрения «Улыбчивого Ре» – единственный в Герметиконе короткоствол, выполненный Бартеломео дер Га. Достоинства этой бамбады они с Помпилио обсуждали десять минут назад, но после «Улыбчивый» не спрятался в шкатулку, а остался на виду, словно приглашая Крачина протянуть руку и…
– Ты одинок, Аксель, не отверженный, конечно, а просто одинокий – это твой выбор. Ты тяжело сходишься с людьми, но я, поверь, не самый плохой собеседник. Я вижу много, а понимаю ещё больше.
Тряпка скользит по гладким стволам «Трёх сестёр», взгляд опущен вниз, смотрит на оружие, но голос искренний. Голосу можно поверить, он честнее слов. Но можно ли поверить чванливому адигену из рода даров? Кто он больше: офицер, аристократ или
