– По поводу домработницы. – Мужчина говорит словно бы не совсем уверенно.
– Да, понятно. Вы хотите предложить мне место?
– Ну… да. – Неуверенность не пропала, наоборот, усилилась, вот странно. – Вы… вы могли бы подъехать на собеседование?
– Называйте время и адрес. Но предупреждаю: сумма в объявлении – нижний порог оплаты.
– Это неважно, – бормочет мужчина. – сумма устраивает. Хотелось бы обсудить… подробности нашего сотрудничества.
Ах вон оно что! Значит, домработница с «расширенными» обязанностями. Ну, интим так интим, вздыхаю про себя. От меня не убудет. Зато ставку сразу можно поднимать.
– Когда к вам подъехать?
Мой собеседник, видимо, переключается в «безмолвный» режим, чтобы с кем-то там посоветоваться – трубка молчит почти минуту.
– Сегодня в восемь вечера… вы могли бы? – спрашивает он наконец.
– Да, разумеется. Диктуйте адрес.
Очень удобно: жилой комплекс, куда мне предлагается явиться, совсем недалеко от интерната. Их тут несколько – симпатичные, недавно отстроенные кирпичные пятиэтажки с огромными лоджиями, уютными изолированными двориками и отличной собственной инфраструктурой. Из тех, где можно жить, месяцами не выходя за пределы комплекса. Ничего так, приличное предложение, люди там небедные.
– Как к вам обращаться? – интересуюсь на прощание.
– Меня зовут Валентин, – сообщает он. – А жену мою – Вероника.
Надо же! Неужели женат? А по всему выходило – одинокий холостяк лет сорока, нуждающийся в чистых рубашках, съедобной стряпне и немудреных сексуальных услугах (за «мудреными» обращаются к соответствующим профессионалкам). А тут, извольте видеть, семья. Свингеры, что ли? В «тройке» предложат поучаствовать? Да мне, собственно, без разницы.
Попрощавшись с Валентином – потенциальным новым работодателем, – возвращаюсь к дверям класса. Скоро перемена, и я смогу хоть немного побыть с сыном.
Ах, если бы я только прислушивалась к голосу своего разума!
Всю дорогу до театра он, этот голос, пытался мне внушить, что моя истерика вспыхнула без всяких на то оснований. Что не может же Герман бросить работу из-за того, что я сейчас не в форме. Он просто обязан продолжать. И что? И как? Ведь на сцену я смогу выйти разве что года через два. Раньше не получится. Если я собираюсь кормить Масика грудью – а как иначе? Поэтому… Ну, я имею в виду – полноценно выйти, на публику. На меня Герман рассчитывать не сможет долго. Не сидеть же ему все это время возле меня сложа руки. Ну конечно же, нет. Вот он и придумал эти… «Мемуары гейши». Где для меня и партии-то не предусмотрено. У меня лирическое амплуа, в этом жестком откровенном балете для меня попросту нет места. Ну да, я профессионал и могла бы станцевать, если надо… да хоть Мефистофеля! Но как бы я себя при этом чувствовала? А для артиста балета самочувствие в роли – важнейшая составляющая работы. Не знаю, как те, что могут «все, что угодно», но я всегда вживаюсь в свои партии до кончиков ногтей.
В общем, ничего удивительного, тем более ужасного нет в том, что Герман отдал заглавную партию другой балерине. Но – этой?
Разум подсказывал: а кому еще? Сусанна – вторая в нашей труппе, и, хотя мы очень похожи внешне, по сути, по внутренней своей сути, по духу (полно, да есть ли у нее дух? По-моему, там одно сплошное профессионально умелое тело) практически противоположны. Она энергичная, пробивная и жадно дышит мне в затылок, стремясь выбиться в примы. Вообще-то у нее есть к тому все данные, но – место (то, что французы называют etoile – звезда) уже занято. Это единственное, чем я ее не устраиваю. Ведь я никогда, никогда не делала ей ничего плохого! А она меня искренне ненавидит и всегда старалась подставить. А я ведь даже не возражала против того, чтобы она была моей дублершей (балерины при всей подготовке – тоже живые люди и, бывает, неважно себя чувствуют), даже Герману пару раз про это говорила. Но он неизменно отказывал: мол, Сусанна – танцовщица совершенно иного амплуа…
И теперь он написал балет практически под нее! И как в этой ситуации можно слушать голос разума?! Когда сердце рыдает и кричит от боли!
