лагеря.
– О, конечно. Вставайте, где пожелаете.
– Разумеется.
Гном уже повернулся, чтобы пойти прочь, но потом вновь взглянул на Вольфганга:
– Как называется город, который видно с холмов?
– Награ. Правда, теперь там одни развалины.
– Следует ли ожидать оттуда угрозы?
– Мы уже осмотрели руины. Там никого нет.
– Награ. Что означает это слово?
– К сожалению, мне неизвестно.
– Ясно. Еще один вопрос. Когда вы планируете выступать на Заставные Башни?
– Завтра ранним утром, чтобы добраться до стен крепости к закату.
– Хорошо. Наши воины успеют отдохнуть. На этом все.
Гудбранд Щедрая Шахта развернулся и неспешно зашагал прочь. Сопровождающие последовали за ним. Пневмоступы ритмично поскрипывали, и, несмотря на то, что с точки зрения любого человека или эльфа гномы выглядели почти комично, Вольфганг ни на секунду не усомнился в их полезности для общего дела. Подгорные жители сильны не рукопашным боем. Он знал, что подходящая армия везет с собой немалое количество разнообразных технических приспособлений: пушки, турели, целые ящики гром-столбов и другие изобретения, предназначенные для безжалостного уничтожения противника.
– Погодьте! – воскликнул вдруг Роргар. – А у вас эль есть?
– А как же! – отозвался один из телохранителей квартирмейстера. – «Кружкоед», «Зацепиво» и даже бочонок «Слепого Рагнара».
– Мужики, я с вами! – Скалогрыз сорвался с места и в пару широких прыжков нагнал сородичей. Те не были против. Вольфганг проводил их взглядом, хмурясь и кусая губы. Хотел бы он обладать таким же умением сохранять беззаботность перед лицом любых испытаний и опасностей. Хотя, если подумать, Скалогрыз находился в самом завидном положении: никакой ответственности, но почета и внимания – не меньше, чем его более высокому товарищу. Мечта любого пещерного бородача, не иначе.
Рыцарь прошел мимо равнодушных эльфиек в шатер. Здесь было пусто, прохладно и темно – дневной свет лился внутрь только через входной проем. Он опустился на колени, закрыл глаза, стиснул зубы, сдерживая крик. Ему хотелось орать от ужаса, бросить все и бежать прочь, не разбирая дороги. Хотелось упиться гномьим пивом до беспамятства и проспать неделю, не соображая, кто он и что происходит вокруг. А происходило самое страшное – то, чего Вольфганг всегда боялся. Он вел других на смерть.
За спиной опустился полог шатра, отрезая солнцу доступ. С легким шорохом затянулись толстые шнурки, удерживающие ткань на месте.
– Слишком темно, – сказал рыцарь.
– Я знаю, – ответила Элли. – Но мне кажется, так лучше.
– Почему?
– Наши народы всегда презирали друг друга. Тысячелетия оставляют неизгладимые следы. – Ее руки мягко опустились ему на плечи, горячее дыхание обожгло шею. – На свету мы – дети своих народов, этого не изменить…
Влажные губы коснулись его уха. Вольфганг почувствовал, как отчаяние и тоска отступают, пусть на время, тают в ласковом тепле тела эльфийки. Возможно, она была старше его на пару столетий, но вряд ли это имело хоть какое-то значение.
– А здесь нет ни Перворожденных, ни людей. Только ты и я…
– Верно! – Вольфганг улыбнулся и, обернувшись, притянул ее к себе. Больше они не тратили сил на разговоры.
В конце концов Рихард понял, что скован. Его окружал непроглядный мрак, конечности пропитала вязкая слабость, и от одной только попытки пошевелиться сознание меркло, а к горлу подступала мерзкая, тягучая тошнота. Голова раскалывалась от тупой боли, тисками сжимавшей череп, впивавшейся изнутри в глазные яблоки. Рот и губы по сухости могли сравниться с пустошами Карраз-Гула, а каждый вдох давался с немалым трудом, наполняя нос застарелой вонью нечистот. Очередное испытание. Он уже начал привыкать к ним.
Когда, собравшись с силами, Рихард попытался поднять руку, чтобы дотянуться до лица, ее остановил холодный обруч, охватывающий запястье. Звякнула цепь. Больше он не двигался. В подобном состоянии даже младенец смог бы удержать его на полу, а про железные оковы говорить нечего.
Когда сознание слегка прояснилось, и страх отступил, Рихард принялся размышлять над своим положением. Последним, что он
