помнил, были стрелы, пронзающие тело, прибивающие его к земле, как гвозди – доску. Помнил оглушительно-голубое небо над головой, прямо перед глазами. Помнил последнюю связную мысль – про нож, пронзивший шею какого-то бородача. Помнил брата, сражающегося с бритоголовым бандитом. Бандиты, да. На дороге у трактира «Медвежий двор» они угодили в засаду. И все, потом – темнота. Были еще какие-то образы, смутные, невнятные, размытые: пещера, полная костей и барабанного боя, широкая песчаная тропа, окруженная буйной ярко-зеленой растительностью, ветхий мост, висящий над пропастью и ведущий в широко распахнутую клыкастую пасть каменной обезьяны. Каменной обезьяны, надо же. Должно быть, сильная горячка с ним приключилась после ранений, раз такое пригрезилось. Сны выдались богатые и яркие, и он был бы не прочь вспомнить их – чтобы хоть чем-то занять мечущийся в боли и тревоге разум, – но холод реальности уже стирал последние следы чудных видений.
Пару раз Рихард пробовал звать брата, однако голос его, вырывавшийся из пересохшего горла, получался настолько тихим, что он сам едва различал его. Мысль о том, что Вольфганг мог погибнуть, даже не приходила ему в голову: брат был жив и находился не так уж далеко – в этом раненый рыцарь не сомневался. Сердце не могло ошибаться.
Он несколько раз проваливался в густое бесцветное забытье, в котором не нашлось места снам и воспоминаниям. Просыпался медленно, рывками выбираясь из пустоты на стук далеких тяжелых капель. Это был единственный посторонний звук здесь – вода капала размеренно, неспешно. То ли в этом же помещении, то ли за тонкой стеной.
Иногда Рихарду приходило в голову, что те, кто поместил его сюда, в слепую темноту, пристально наблюдают за ним, скрытые завесой черноты. Он ощущал на себе холодные, безразличные взгляды. Временами ему даже казалось, будто рядом, всего в нескольких шагах, кто-то движется – неспешно, равнодушно. Ни шагов, ни шелеста одежды или дыхания, ни колебаний воздуха. И все же они там были. Бесшумные, бестелесные, словно тени.
– Эй, кто там? – простонал он однажды, не надеясь на ответ, и не получил его.
Время шло. Рихард не смог бы даже приблизительно определить, сколько часов или дней минуло с тех пор, как он впервые пришел в себя. Постепенно юноша привык и к гулкому стуку падающих капель, и к присутствию загадочных существ. Все это сливалось с мраком, и сам он становился его неотъемлемой частью. Чередование забытья и яви не имело значения: беспомощность, слабость и темнота смыли границу между ними. Иногда он и сам не знал, бодрствует или спит.
А потом наверху, над ним, раздались шаги. Его обостренный слух легко уловил их – несколько мужчин торопливо прошли этажом выше, свернули куда-то, на несколько секунд исчезли и снова возникли – на этот раз сбоку. Спускались. Судя по всему, они направлялись сюда.
Угрюмо скрипнув, начала тяжело открываться дверь. Рихард закрыл глаза, но даже сквозь опущенные веки свет факелов причинял боль. Подкованные подошвы сапог гулко ступали по голому камню. Слишком гулко, слишком громко – юноша застонал, стиснул зубы.
– Смотри-ка, в сознании, – произнес чей-то высокий, глухой и неприятный голос. – Очухался…
Тут же в нос рыцарю ударил густой мерзко-сладкий запах гниющей плоти. Неужели притащили с собой мертвеца?
– Верно, ваше светлейшество, – второй, низкий, мягкий, но полный странных отзвуков – будто глубоко внутри хозяина этого голоса одновременно с ним говорили еще несколько человек. – Эй, дружок! Хватит жмуриться.
Рихард осторожно приоткрыл глаза. В нем не осталось влаги даже на слезы, и нечему было защитить его от безжалостных лезвий тусклого факельного пламени. Над ним возвышались две фигуры: одна высокая и худая, вторая – приземистая и грузная. Чуть поодаль стояло еще несколько человек – именно они и держали факелы. Больше ничего различить Рихард пока был не в состоянии.
– Кожа да кости, – недовольно констатировал приземистый. Рихард уловил знакомые нотки в этом голосе, но не мог понять, какие именно. Давным-давно ему приходилось встречаться с его обладателем. – Сколько вы его не кормили?
– Мы его вообще не кормили, ваше светлейшество! – ответ был произнесен спокойно и с надлежащим подобострастием, но в нем явственно сквозила скрытая истерика, с усилием сдерживаемый хохот.
– И он до сих пор жив?
– Так точно.
– Изумительно!
– Я склонен рассматривать сей примечательный факт в качестве очевидного и неоспоримого доказательства нашей с вами правоты. Посудите сами, разве обычный человек, не скрывающий в себе тайн и секретов, смог бы продержаться столько времени без еды и воды, да еще будучи весьма тяжело раненым?
– Смог бы?
– Никак нет, ваше светлейшество.
