хуже.
— Я вам не говорила, что я не биолог? — она проронила это вполголоса, но с нажимом.
Спроси ее, кто она на самом деле.
Он не мог не поморщиться, хотя был совершенно искренен, когда говорил, что она ничем ему не должна за прогулку к пруду.
— Я пытаюсь быть честной. Я не она… и что-то внутри меня такое, чего я не понимаю. Это вроде… блистания… внутри.
В медицинских сводках — ничего, не считая повышенной температуры.
— Это называется жизнью, — прокомментировал Контроль.
На это она не рассмеялась, а тихонько вымолвила:
— Не думаю.
Если у нее внутри «блистание», то у него — соответствующая темень. Дождь приблизился. Порывистый ветер унес сырость, погнал по поверхности пруда рябь и с посвистом стал прорываться сквозь все щели сарая, раскачивая чахлую рождественскую сосенку туда-сюда.
— Вы тут один-одинешенек, а, Джон?
Ему не пришлось отвечать, потому что дождь хлынул стеной. Контроль хотел поспешить обратно, чтобы не промокнуть, но Кукушка его не поддержала, настояв на медленной, задумчивой походке, позволяя воде сечь ей лицо, сбегать по шее и промочить ее рубашку.
Голубая цапля даже не шелохнулась, сосредоточившись на какой-то добыче под поверхностью пруда.
ХИМЕРЫ
ООО:
Теперь в его сне небо стало темно-синим, лишь с проблеском света. Он взирает с воды на высящийся над собой утес. Видел силуэт кого-то смотревшего на него с вершины… видел, как тот наклоняется через край, чтобы поглядеть — дальше, чем под силу любому человеку, но продолжает наклоняться под все более резким углом, роняя камешки, барабанящие по воде вокруг него. Он же завис в ожидании, там, у подножья утеса, циклопический и неузнаваемый среди прочих чудовищ. Ожидая во тьме беззвучного падения, без всплеска или ряби.
020: ВТОРОЙ ВЫХОД ИЗ КРИЗИСА
Воскресенье. Шило, всаженное в мозг, уже обросло ореолом тупой, но неотступной головной боли, излучающейся вперед из пульсирующего нарыва в задней части черепа. Этакий вариант пульсирующего силового поля спутника, защищающего от всего более враждебного, что может свалиться на его угасающую орбиту.
КОНСОЛИДАЦИЯ 255
Чашка кофе. Усеянная крошками пластиковая стойка с видом на грязную улицу через чистое окно. Шаткий деревянный табурет в комплекте с трясущимися руками, пытающимися удержать его ровно. Смутная память о дешевом дезинфицирующем средстве, возносящемся с пола, стискивающем горло. Женщина повторяла заказ за ним, а он пытался растечься по стойке так, чтобы никто из покупателей в очереди позади него не мог к нему присоединиться. Судя по виду вешалки слева от него, кое-кто пришел зимой, да так и не ушел.
Голос, слабый и прерывающийся, но зато настойчивый, из многовекового прошлого: «Ваш дом в порядке? Ваш дом в порядке? Скажите мне, пожалуйста, ваш дом в порядке?»
В порядке ли его дом?
Контроль не переодевался и не мылся в душе уже два дня. Он чуял собственный насыщенный запах, будто мускус какого- нибудь животного, ценимого звероловами. Себя, в баре вчера вечером, пойманного в отражениях ряда зеркал, изловленного каждым, вовсе не поддерживающего гипотезу Уитби о параллельных вселенных. Решающего, не стрельнуть ли еще одну ядреную
