Потом Брюньольф прогудел самое замысловатое благопожелание, кое только слыхали стены этого святого места, пока мать Гундринг, как никогда нетерпеливо, приваливалась на посох. И, наконец, все городские колокола исторгли из себя веселый лязг.
О день женитьбы – день веселья!
Да и как Атилю не быть довольным? Ему достался Черный престол, да впридачу женщина, желанная для любого мужчины, – сам Верховный король положил на нее глаз. Как Лайтлин не быть в восторге? На ее цепочке снова висел ключ от казны всего Гетланда, и всех жрецов Единого Бога выволокли с ее монетного двора и, хворостинами прогнав через Торлбю, вышвырнули в море. Как не ликовать жителям земли Гетской? У них теперь есть король из железа и королева из золота – властители, которым можно верить, которыми можно гордиться. Властители, пускай и без певческого дара, зато, по крайней мере, с обеими руками.
Наперекор всеобщему счастью, хотя отчасти и по его причине, Ярви наслаждался свадьбой матери едва ли больше, чем отцовскими похоронами. На том событии ему приходилось присутствовать поневоле. А если кто-нибудь и заметил, как он украдкой покинул это, то наверняка не огорчился. Погода, стоявшая снаружи, скорее соответствовала его настрою, нежели аромат бутонов внутри теплого храма. Сегодня над серыми морскими водами бушевал ветер-искатель. Он стенал в крепостных бойницах и сек лицо солеными брызгами, пока Ярви брел по стертым ступеням и вдоль подвесных мостков.
Он увидел ее издалека, на крыше Зала Богов, тонюсенькое платье под дождем липло к телу, ветер хлестал разметавшимися волосами. Он заметил ее вовремя. И мог бы пройти мимо и поискать другое место, откуда вдосталь нагляделся бы на хмурое небо. Но ноги сами понесли его к ней.
– Принц Ярви, – бросила она, когда он приблизился, зубами выковыривая из-под ногтя откушенный заусенец и сплевывая его на ветер. – Вот так честь.
Ярви вздохнул. За последние дни он уже утомился отвечать одно и то же.
– Я не принц, больше не принц, Исриун.
– Не принц? Ваша мать опять королева, верно? На ее цепи ключ от казны Гедланда, так? – Ее побелевшая рука, блуждая, потянулась к груди, где уже не висело ни ключа, ни цепи – ничего больше не было. – Если сын королевы не принц, то кто он тогда?
– Калека-дурачок? – пробормотал он.
– Таким вы были, когда нас помолвили, таким навсегда и останетесь. Про дитя изменника и упоминать не стоит.
– Выходит, у нас с тобой полно общего, – огрызнулся Ярви и тут же пожалел об этом, видя, как побледнело ее лицо. Сложись все чуточку иначе, и это их пару, во славе и блеске, превозносили бы сейчас там, внизу. Он – на Черном престоле, она – рядышком, на сиденье королевы, и в сиянии глаз она бы нежно прикоснулась к его иссохшей руке, а потом крепкий поцелуй соединил бы их – ведь она просила его по возвращении из набега поцеловать как следует…
Но случилось то, что случилось. Сегодня не придется ждать поцелуев. Ни сегодня, ни потом, никогда. Он повернулся к наливающемуся тяжестью морю, уперев кулаки в каменный парапет.
– Я пришел сюда не ради ссоры.
– Ради чего ж вы пришли?
– Наверно, мне надо тебе сказать, раз мы… – Он скрипнул зубами и опустил взгляд на увечную руку, белую на мокром камне. Раз мы – что?
Ветер унес ее смех.
– У нас точно полно общего. У меня нет ни друзей, ни приданого, ни отца. – С этими словами она обернулась к нему и от ненависти, бурлящей в ее глазах, у него подкосились ноги. – Его тело утопили в болоте.
Наверно, Ярви полагалось обрадоваться. Он долго об этом молил, видел во снах, и всю свою волю направлял к этой лишь цели. Ради нее сломал все, что мог, принес в жертву и друга, и дружбу. Но глядя на красные, запавшие глаза на измученном лице Исриун, он не почувствовал вкуса победы.
– Я сожалею, поверь. Не о нем – о тебе.
Ее рот презрительно скривился:
– И что, по-твоему, мне с твоей жалости?
– Ничего, но мне и правда жаль. – И он убрал руки с парапета, повернулся спиной к своей нареченной и поплелся к ступеням.
– Я дала клятву!
Ярви застыл. Ему страшно хотелось покинуть эту злополучную крышу и никогда сюда не возвращаться, но сейчас у него встали
