Ярви осклабился, потому как знал, каково это – прозябать в тени брата.
– Одем не откажется от золотой возможности сделать то, что не удавалось братьям. Разгромить Гром-гиль-Горма и объявить себя могучим военачальником.
Улыбка расплылась на лице матери, и Ярви стало интересно: смотрела ли она на него с восхищением прежде хотя бы раз?
– Твоему брату досталось многое помимо здоровых рук, но весь разум боги приберегли для тебя. Ты сделался очень проницательным, Ярви.
Похоже, правильно примененный дар сопереживания – убийственное оружие.
– Годы подготовки ко вступлению в Общину не прошли даром. Однако ж помощь от кого-нибудь, близкого к Одему, подпитает шансы на успех. Надо сходить к матери Гундринг.
– Нет. Она – служитель Одема.
– Она – мой служитель.
Мать покачала головой.
– В лучшем случае ее верность расколется надвое. Кто знает, что она посчитает наибольшим благом? И без этого столько всего может пойти не так.
– Но на кону так много. Небывалые ставки означают неслыханный риск.
– Означают. – Она встала, отряхнула юбки и задумчиво на него посмотрела. – Когда же любимый мой сын заделался таким игроком?
– Когда дядюшка швырнул меня в море и отобрал мои наследные права.
– Он тебя недооценил, Ярви. Как, впрочем, и я. Правда, я с радостью готова учиться на ошибках. – Ее улыбка угасла, а голос принял мертвенный оттенок. – А его ждет кровавая расплата. Отсылай птицу Гром-гиль-Горму, сестричка. Передай – мы ждем его с нетерпением.
Сестра Ауд низко поклонилась.
– Слушаюсь, о королева, но… стоит отослать – и обратной дороги не будет.
Мать Ярви разразилась лающим смехом.
– Спроси у своей госпожи, сестра. Я не из тех, кто отступает на полпути. – Потянувшись через стол, она положила сильную руку на слабую руку Ярви. – Не из тех и мой сын.
Во тьме
– Опасно же до черта, – прошептал Ральф, и тьма поглотила его слова.
– Жить вообще опасно, – ответил Ничто. – Все дни, начиная с рождения.
– Все равно – можно с криком и голой задницей броситься в Последнюю дверь, а можно осторожно двинуться в другую сторону.
– Смерть проведет нас туда, в какую сторону ни двинься, – промолвил Ничто. – Я встречаю ее в лицо по доброй воле.
– Тогда в следующий раз я по доброй воле свалю от тебя подальше, ладно?
– Хватит балаболить! – зашипел Ярви. – Вы как старые шавки над последней костью.
– Не всем же вести себя по-королевски, – пробормотал Ральф, не слишком тая усмешку. Пожалуй, коль человек каждый день на твоих глазах гадил в ведро, принять то, что он восседает между богами и людьми – непросто.
Взвизгнули шкворни, покрытые многолетней ржавчиной, и в облаке пыли ворота раскрылись. Один из инглингов матери протиснулся в узкий сводчатый проход и хмуро оглядел остальных.
– Тебя заметили?
Невольник покачал головой, повернулся и тяжело затопал по лестнице, поднимаясь до низкого потолка. Ярви задумался, стоит ли ему доверять. Мать считала, что стоит. Вот только и Хурику она доверяла. Ярви перерос детское предубеждение, будто родители знают все.
За прошедшие месяцы он перерос все разновидности предубеждений, какие есть.
Лестница выходила в огромную пещеру. Шероховатый, с выбоинами свод затянуло коркой натеков, на кончиках их зубьев в свете факелов искрились капельки.
– Мы под крепостью? – спросил Ральф, встревоженно вылупившись наверх, на невообразимую тяжесть камня над головой.
– Скала источена ходами, – сказал Ярви. – Древними туннелями эльфов и подвалами людских поселений. Потайными дверями и глазками. Некоторым королям и всем служителям нравится передвигаться скрытно. Но так, как мне, эти пути никому не известны. Я прожил в темноте полдетства. Прятался то от отца, то от брата. Скитался из одного места в другое. Наблюдал незримо и
