От же ж… еще один упертый на мою голову.
— Не буду, — буркнула и отвернулась. — Явился-то чего?
Не для того, чтоб памятью делиться.
Кирей шутить не стал.
— Посольство скоро подойдет… я хочу представить им свою невесту.
Кивнула.
Представит. Куда ж я денуся.
— Зослава. — Тепериче в голосе Кирея мне упрек послышался. — Ты должна выглядеть сообразно своему положению…
— Это как?
…это неудобственно.
И тяжко.
Я-то, дура, боярыням нашим, помнится, завидовала, до чего хороши ихние наряды, до чего красивы. А тепериче вот сполнилася мечта девичья, саму меня обрядили, что боярыню. И радоваться бы, да только от… не выходит радоваться.
Продыхнуть бы.
Рубахи нижние к телу прилипли, ибо взмокла я в этих красотах, пущай и зима ныне, да поди ж ты, не взмокни, когда на тебе семь платьев да две шубки на меху. Платья-то из ткани драгоценной, плотной, аж хрустить, каменьями расшиты густенько, так, что, порою и ткани этой не видать. А весу в их, небось, не меней, чем в доброе кольчуге, да только с кольчуги толку больше.
И шубки еще.
Нижняя — легонькая, из тех, которые умельцы через колечко протянуть способные, а верхняя — из шкуры зверя неведомого, белоснежная, искристая… гладить бы ее, любоваться, да жаркая она, холера. Кирей сказал, что в ей на снегу спать можно и не застудиться.
От верю! Усею своею душенькой, как есть, верю.
Скинула бы я и шубу этую, и кольцы, которые Кирей самолично вздевал на пальцы мне, и этак, холера ясная, плотно, что пальцы ныне не гнулися.
Серьги висять до самых плечей.
Венчик золотой, чудесной работы, да только от той работы голову разом заломило.
Бус — пук цельный, только коровья шея этакие низки и выдержить, не переломится.
Это я бурчу, моя шея тож, как выяснилося, крепка.
Не переломилась.
И стояла я идолищем золотым, в меха укутанным, посеред двора. Вид при том держать старалася сообразный высокому званию Киреевой невесты, как велено было, да только без сноровки должное поди, попробуй, подержи.
То пятка зачешется.
То рука… то будто бы по плечах струйки пота поползут… а то и вовсе спустится сорока, и бочочком, скачочком ко мне, знать, каменья ее влекуть со страшною силой. И кышнуть охота, да неможно, небось, боярыни сорок не гоняють, у них на то специательные люди имеются.
А народу во дворе собралося… не то на меня поглазеть, не то на Кирея, который по этакому случаю в белый халат облачился, не то на посольствие азарское.
По этакому случаю и вороты Акадэмии для прочего люду отвориться повинны были позже.
Стояли мы так, стояли…
Я уж, признаться, про себя всякого передумала. А главное, что не шел из головы Киреев стыд. И обида его, такая… помнится, когда сказали мне, что не вернутся ни мамка, ни отец, ни дед, от так же обидно сделалось, как будто бы бросили меня самые родные, самые близкие люди… после-то оно поняла я, или мыслю, что поняла, а вот Кирей…
Не простил.
И пускай шутит, скалится он, а все одно не простил.
Наконец, затрубили рога, протяжно так, с надрывом.
— Зославушка, — Кирей взял меня за руку и осторожненько так пальцы стиснул. — Главное, ничего не бойся…
От как сказал, так я прямо вся и затряслася.
А меж тем люду прибывало.
