Встретится с Божиней на Калиновом мосту, тогда она и скажет, на который из берегов душеньке его идти суждено. Я же… я же промолчу.
— А потом… наши умирать стали… сначала Еленька… он тихим был, спокойным. Малевать любил — страсть. И наставники говорили, что талант в нем немалый. После Ефран… с ним мы не особо ладили, он из боярских детей, а потому на всех нас глядел этак сверху, навроде как мы ему не ровня… били его не раз и не два. И он, случалось… а потом взял и помер. Тогда-то и переехали… а не уберегли. Егоза… уж лучше бы я, чем он… нас мало осталось, Зослава. А теперь еще и я… подвел…
Он пряник несчастный в кулаке сдавил, только крошки и посыпалися наземь.
— Ничего. — Еська руку кое-как отер. — Мы еще посмотрим, кто кого… а за Кирея ты замуж все одно не иди… дурной он. Одно слово — азарин.
ГЛАВА 45,
где Зослава возвертается в родные Барсуки, хотя и ненадолго
Наутре встала я спозаранку. Зимнею-то порой и солнышко не спешит из перин выбираться, людей радовать. Бывало, что и покажет свой сонный лик, плеснет жиденьким светом, да и внове в облаках скроется. Это уже после Перехлестья день прибавит, весну подгоняя. А ныне — самое оно сонное времечко. Такими днями не то что вставать, носу из-под одеяла казать неохота… да только подумалось мне, что ехать-то скоро, а ну как чего позабыла?
Нет, сумки-то свои я загодя собрала, те, которые с гостинцами, а все одно проверить надобно, хорошо ль лежит, ладно ли увязаны. А ну как попустит в дороге какой хитроватый узелок? Тогда и рассыплется все на смех людям…
Нетушки.
А еще в город я выглянуть хотела, на ель зимнюю, царевым повелением на лобном месте ставленную, полюбоваться, заодно уж прикупить всяких малостев. Орехов там медовых, пряников да сахарных петушков, детворе нашее на радость.
Потому некогда мне залеживаться.
Только-только умыться успела, волосы расчесала да косу наскоро заплела, как в дверь постучалися.
Арей?
От и славно. Его повидать я тоже хотела, пусть оно и не принято подарки дарить до Святочное ночи, да только в тую ночь меня туточки не будет. А подарок останется.
— Доброго утречка, — сказала я, гостя впуская.
Оный гость и званый, и желанный. Да только заходит ноне редко, небось, дядьки своего сторожится, аль еще какого глупства понадумал.
— И тебе, Зослава, доброго… рад, что застал тебя до отъезда.
Неужто думал, что уеду, с ним не попрощавшися.
— И я рада.
— Вот. — Он протянул шкатулочку махонькую да предивную. Никогда таких не видала. Сама-то, будто раковина речная, округла и вытянута. Крышечка расписана то ли белым по синему, то ли синим по белому. Главное, что роспись тонюсенькая, тут тебе и незабудки крохотные, с зерно маковое, веночками свиваются, и пташки с крылами дивными на ветках сидят…
Чудо.
А внутрях и того чудней, блестит она, будто жемчугами выстлана, только не жемчуга в ней — иголки, да такие, каковых у меня никогда не было. Тонюсенькие, с волос, но видно, что крепкие. Тут и на бисер отыщутся, и на шелк, и на гобеленовую плотную ткань.
Вот уж дар…
— Я слышал, что по вашему обычаю дарить иглы — дурная примета, но…
— В дурные приметы я не верю.
Шкатулочку я закрыла.
— Так угодил ли? — И глядит этак с хитрецою.
— Угодил, — отвечаю. — И никогда-то я такой красоты прежде не видывала… где ты…
И не спросила, потому как негоже это, про дар выспрашивать. Только Арей шире улыбнулся.
