— Сомневаешься?
Странно, но со слов тех Арей приспокоился будто.
— Поглядим, — ответил Еська. — Я ж не о том… я о Зославе… до Барсуков путь далекий, а невеста нашего Кирейки многим поперек горла стала, что ихним, что нашим… может, конечно, и ничегошеньки не случится, съездит она домой, возвернется… а может, и произойдет по дороге несчастие какое. Лихих-то людей хватает… а ну как встретят карету почтовую? Аль скушает она в трактире пирожка с грибами отравленными… аль змею подушкою придавит, та и цапнет. Со змеи-то после какой спрос?
Арей нахмурился.
— Думаешь?
— Я думаю? Да ты что, Ареюшка! Где я и где думать?! — Еська по лбу кулаком постучал, и звук вышел звонкий, чистый, таким не каждый глиняный збан отзовется. — Нашлися люди премудрые, которые постановили, что раз уж обзавелся наш наследничек, чтоб ему до конца жизни орехи пустые попадалися, невестою, то надобно сию невесту уважить… а то ж где это видано!
— Еська! — рявкнул Арей так, что воробьи с куста порскнули. — Кто поедет?
— Ты и поедешь.
— Я?!
А меня туточки будто и нету.
Стою. На воробьев пялюся, да и думу думаю, только, чую, не удумаю толкового, хоть бы всю голову на мысли премудрые изведу. Да и откудова у девки премудрости набраться?
— Во-первых, ты нашему азарину не хвост собачий, а близкий сродственник… любимый, можно сказать…
— Кому сказать? — усмехнулся Арей, стало быть, и ему уже весело.
— А кому ни скажи, все одно не поверят. — Еська рученькою махнул, не то на воробьев, не то на меня, не то просто для пущее красоты. — Главное, что правда оно… во-вторых, принесла мне сорока на хвосте, что от одной своей беды ты избавился…
— Хвост бы той сороке открутить…
— Это ты брось! Куда сороке да без хвоста? — притворно возмутился Еська. — Нет, так с птицею неможно… а вот тебе и от второй беды лекарствие…
И бросил чегой-то, чего Арей поймал на лету.
Глянул.
Хмыкнул. И в рукав убрал.
— В-третьих… на от… ныне ты у нас не просто студиозус, а полномочный представитель азарское делегации, облаченный властию и, что важнее, дипломатическою неприкосновенностью.
Эк завернул.
И цепку золотую, толстенную, с пластиной о трехглавом орле самолично на Арееву шею повесил.
— В-четвертых… другая сорока… да что ты на меня глядишь-то так! Я, может, птиц люблю, и они ко мне со всем уважением… так вот, эта сорока сказала, что уровень у тебя совсем даже не тот, который официально в бумагах значится. И знаешь ты многое, и чутье у тебя хорошее. А потому лучшего сторожа не сыскать…
Ничего-то Арей не ответил.
Молчал долго.
Я уж и притомилася ждать… оно, конечно, выходит, что на карету почтовую спешить мне нужды нет, но вот… не люблю, когда судьбу мою заместо меня решать берутся!
И нахмурилась.
— Погоди, Зослава. — Арей меня попридержал, хотя ж я только шажочек по дорожке сделала. — Кое в чем он прав. Одной тебе отправляться небезопасно.
— Мостик под каретою проломится?
— Это малое, что может произойти… убийство — это крайняя мера. А вот… очаровать. Приворожить. Разум затуманить, а то и вовсе подчинить. Ты, конечно, не человеческой крови, но при желании… при умении… а при нынешних ставках умельцев, думаю, отыщут.
— Верно мыслишь, азарин. — Еська носочком сапога снег сковырнул.
— Разумно было бы вообще тебя никуда не выпускать… да, полагаю… есть свои планы, верно?
Еська плечами пожал: мол, думай, как оно тебе хочется.
— И если я не поеду, то кто…
