— У него мамка из азарского племени… полонянка… — пояснила, хотя ж бабы не спрашивали, но станется с них попридумывать такого, что с этой выдумки Арей вовек не отмолится.
Бабы ничего не ответили, переглянулися и головами покачали.
Жалеют, стало быть.
Дальше я уж говорить ничего не стала, подхватила тулупа и сбегла со двора.
У тетки Алевтины было людно, хотя ж облепили забор не бабы любопытные, этих тетка Алевтина отваживать умела, только глянет, бровию поведет, да и сгинут все, как не бывало. Детвора-то дело иное, ничегошеньки не боятся.
— Глянь! Глянь! — шепчутся, друг дружку подзуживая. — А ща как рубанеть!
— Не рубанеть!
— А я те кажу, что рубанеть… она кака секира…
— Ею не дрова рубять, а ворогов…
— Так ворогов нетути! А дровов вона много…
Дров у тетки Алевтины и вправду целая поленница была. Оно-то и верно, поколоть стоило, да дядьку Панаса внове спина прихватила, как оно писала бабка. И крепко, судя по поленнице, прихватило. Чутка побил, чтоб было чем печь топить, а остальное так и стояло, чурочками.
Вот Лойко за них и порешился взяться.
Вышел во двор в рубахе красное шелковой… ага, то-то я гляжу, что девки нашие по улочке разгулялися, туды и сюды… и внове туды… да хмурятся — детвора, стало быть, вид им загоражвае.
А поглядеть есть на что.
И Лойко, пущай и с похмелья, но хорош. Волос золотой, глаз хитрый, рубаха переливается, порты полосатые поясом узорчатым перехвачены. Сапожки дорогие.
Боярин, одним словом.
И топорик на плече держит.
Ага, топорика этого — назва одна, уж не ведаю, на каких ворогов идти, разве что супротив зайцев, до того махонькая. Он же красуется, с руки на руку перекидывает. Выбрал колоду поболей, еле-еле выкатил из-под навесу. Этакую только колуном и бить, а он секиркою размахнулся, хэкнул… и вогнал по самый обух. А она и увязался.
Детвора засмеялась… Лойко покраснел, покосился не то на девок, не то на меня… дернул рукоять разок-другой, а там и поднялся, руку выпростал и провел над колодою.
Та и зашипела.
Развалилась надвое.
От же! А нам такого Архип Полуэктович и не показывал!
Детвора смолкла, впечатленная. Небось, живых магиков им видывать не доводилося. А Лойко рученькою махнул… и снова… чурочки выходили аккуратненькими, ровненькими, просто заглядение. Надо же, я-то, грешным делом, уверенная была, что немашеки от нашего боярина в хозяйстве пользы никакой.
Ошиблась, стало быть.
— Неэргономично. — Это уже Ильюшка из избы выглянул. Он рубахою девок спокушать не стал, тулупа накинул, дядьки Панасового, колматого.
Зевнул во все зубы.
Присел на лавочку, только снег под задницею скрипнул.
— При нынешних параметрах у тебя резерва хватит колоды на четыре…
— Попробуй лучше. — Лойко пот со лба смахнул. Видать, нелегкое это дело — магиею дрова колоть. Наши-то мужики больше топорами махать привычные, и то, бывает, намашутся так, что после женки до бабки за мазею на бобровой струе бегут, чтоб мышцу отогреть.
А тут, ежели прихватит, мазь оная не сподмогнет.
Я так мыслю.
Ильюшка же зевнул, потянулся и встал, шубейку скинувши.
— Поставь… а штучки три для начала и поставь, только ровненько.
Лойко приволок три корчаги, да выбрал нарочно которе побольше, чтоб, значится, помаялся Ильюша. Да тот только кивнул.
