недалеко от его дома.
— Грозы боялся. В детстве.
— Ясно. Хорошо, если не возражаешь, то расскажи, пожалуйста, как ты намерен лишить противника «тысячи подвод»?
— Подумать надо. Например, разобрать рельсы. Поезд же он быстро едет?
— Да, достаточно.
— Тогда он должен перевернуться, когда рельсы кончатся.
— На паровозе увидят, что рельсов нет, остановятся и отремонтируют путь.
— А если сразу за поворотом? В лесу?
— Перед составами обычно идут пустые паровозы, чтобы убедиться, что путь в порядке.
— Разобрать после того, как пройдет пустой паровоз.
— Не успеешь, у тебя минут пять, а то и меньше.
— Рельсы нужно взорвать! Перед самым эшелоном, когда уже остановиться нельзя, — встрявший в диалог Данилов был откровенно рад своей догадке.
— Молодец! Так и делают, когда хотят, чтобы состав с рельс сошел. Да, товарищи! С вами можно не только против немцев воевать. Но и против марсиан. Несмотря на их необыкновенное оружие.
— А что, — Данилов потрясенно смотрел на Лемешева, — марсиане тоже воюют?
— Почему ты нам ничего не сказал?
Голос Каранелли звучал столь серьезно, что до Олега вдруг дошла вся необычность ситуации — эти двое, наверное, единственные на планете люди, готовые броситься защищать Землю от марсиан прямо сейчас, только покажите где! Потому, что перейдя за несколько дней от карет и свечей к самолетам и электричеству, они настолько готовы воспринимать необычное, что какой-то там высадкой космических пришельцев их уже не удивить. И улыбка, тронувшая губы, сама собой ушла.
— Нет, не воюют марсиане! Не высаживались они на Землю. Роман есть такой у Толстого, «Аэлита» называется.
— Какого Толстого?
— Алексея… Писателя. Роман-то фантастический. Ну… Как будто сказка.
— А-а… Понятно… И хороший писатель?
— Замечательный! Можно сказать, гениальный!
— Да не может быть, — недоверчиво протянул Данилов, — гениальный писатель, и чтобы сказки писал…
— Ну и что? — Олег в свою очередь с удивлением взглянул на Николая. — Пушкин тоже сказки писал.
— Кто?
Челюсть у майора слегка отвисла.
— Тьфу, черт! Прости, — ответил Лемешев, — я не сообразил. Восемьсот двенадцатый год! Ему тогда только тринадцать исполнилось. Величайший поэт планеты! Я сейчас расскажу…
— Простите, господа любители русской словесности, о поэтах мы поговорим вечером, когда солнце сядет. Я и сам с удовольствием послушаю. А сейчас мы собираемся и выходим. Все ясно?!
— Господ в семнадцатом отменили, — шутливо огрызнулся Данилов, которому хотелось послушать про Пушкина, но он понимал, что командир прав.
Каранелли вывел товарищей в обнаруженную им точку на карте, где Днепр ближе всего подходил к железной дороге и магистрали, а лес, в свою очередь, подбирался к самому берегу. Правее находились остатки моста, у которого Лемешев принял последний бой в составе своей дивизии. Данилов с пулеметом остался внизу, а Каранелли с Лемешевым полезли на сосну, аккуратно поднимая винтовку, чтобы не задеть прицел о ветки.
Березовый лес на противоположном берегу оказался ниже, и, поднявшись только на две трети, они увидели, как на картинке, и железную дорогу и магистраль. Полевой бинокль, который достался от немецкого лейтенанта, превратил ее рассматривание в увлекательное занятие.
Железная дорога хоть и находилась метрах в семистах от Днепра, но повторяла в этом месте изгиб реки. Поезда снижали ход на повороте и дальше так же медленно ползли к станции Гусино.
— Если я правильно настроил прицел, то смогу снять часового, что едет на площадке последнего вагона.
— А стоит ли из-за одного солдата тревожить немцев? — возразил Лемешев.
— Кто подумает, что из этого леса стреляли? Будут искать в березняке на другом берегу.
