— Что дома? — спросил Джин.
— О'кэй! Я сказал твоим, что увижу тебя в Европе. Приказали тебя поцеловать. Считай, что я это сделал.
— Спасибо.
— Неделю назад на приеме я, видел Ширли, представь себе, после вашей последней встречи в Гонолулу у нее уже год нет любовников.
— Ты даже о нашей встрече в Гонолулу знаешь, — мрачно сказал Джин.
— Дело в том, малыш, что один субчик из «Нью-Йорк дейли мейл» пронюхал о вашем свидании и решил ославить вас на весь свет. Пришлось наложить на него тяжелую лапу.
— Выходит, ты опять меня выручил, Ланселот! — усмехнулся Джин.
— Что с тобой? — резко спросил Лот. — Что это за тон? Ширли…
— Хватит о Ширли! — перебил его Джин.
— Опять влюбился? — усмехнулся Лот.
— Довольно об этом, перейдем к делу.
— Серьезно влюбился? — не унимался Лот. Джин остановился, закурил. Лот расхохотался.
— Влюбился в Москве! Вот потеха! Ты неисправим! Любовь по всем законам греческой трагедии с кульминацией и «катарсисом»?
— Какое тебе дело до этого, Лот?
— Очень большое, — жестко проговорил Лот. — Вспомни Транни.
Несколько секунд они молча смотрели друг другу в глаза. Потом двинулись дальше.
— Что ж, давай о делах, — сухо сказал Лот.
— Где сейчас танкер «Тамбов»? — спросил Джин.
— В центре Атлантики. Идет на Кубу.
— Итак, я — Марк Рубинчик, судовой врач танкера «Тамбов». Нахожусь в Москве в отпуску.
— Версия для кого?
— Для семейства академика Николаева, его дочери, ее подруги Тони и их друзей.
— Где ты с ними познакомился?
— На пляже.
— В кого ты влюблен — в Тоню или в Ингу?
— В Тоню, конечно, — машинально ответил Джин. Лот снова расхохотался.
— Жаль, что не в Ингу.
— «Фирма» хочет, чтобы в Ингу? — мрачно спросил Джин.
— Нет, нет, ни в коем случае. Наоборот, Инга — табу. А кто она, эта Тоня?
— Не имеет значения.
— А все же?
— Важно другое: я свой человек в доме Николаева.
— О Тоне потом. Ты видел самого?
— Да. Он недавно вернулся из командировки на Алтай. Очень любит дочь.
— Каков он?
— Обаятелен, неразговорчив. Как говорят русские, «с небольшим приветом».
— Что это значит?
— Немного спятил на своей науке, но когда «отключается» — вполне нормален.
— Я вижу, он тебе нравится.
Лот снова включил транзистор.
— Если говорить правду — в какой-то мере да.
— А ты ему?
— И он мне симпатизирует.
— У него есть хобби?
— Камешки. Он коллекционирует камешки, в основном коктебельские — это курортный город в Крыму. Собирает сердолики, агаты.
— Достань у ювелиров несколько редких камней, поговори с ними. — Лот с огорчением вздохнул. — Как бы нам сейчас пригодились японские суисеки! Я в прошлом году был на выставке камней из ручьев и рек Японии. Представляла их фирма «Мицукоен» в Токио…
Они вошли в ворота Парка культуры и некоторое время продолжали двигаться молча.
— Ты, по-моему, всерьез чем-то озабочен, — первым нарушил молчание Лот. — Может быть, у тебя нервы сдают или ты слишком прижился на родине предков?
— Не понимаю, к чему этот разговор, — в голосе Джина Лот опять почувствовал холод. — Мы здесь на работе. Здесь нет «Клуба рэйнджеров» и отеля «Уиллард».
— Молодец, малыш, — одобрительно сказал Лот. — Я вижу, ты понимаешь, что мы вышли на финишную прямую и наши майки одного цвета. Это главное.
— Зашибу! — где-то высоко в небе раздался крик. Джин и Лот невольно подняли головы — это забавлялись мальчишки, катающиеся на воздушных лодках. Лодки крепились на стальных тросах и, раскачиваясь, угрожающе скрипели на несмазанных крюках верхней планки.
Мальчишки, взлетая в небо так высоко, что захватывало дух, кричали все, что вертелось на языке, лишь бы выдохнуть из себя восторг или вызов.
— Хорошо им, — сказал Джин.
— Пойдем выпьем, — сказал Лот. — Нам нужно тщательно продумать послезавтрашнее воскресенье. Я хочу быть гостем академика Николаева на воскресном обеде в узком кругу.
В квартире на Малом Гнездниковском зазвонил телефон.
— Вам кого? — Будьте любезны Тоню, скажите — Рубинчик.
— Одну минуту.
— Здравствуй, Тоня. Я тут встретил приятеля из ГДР. Нас пригласили на воскресный обед к Николаевым.
— Мне Инга говорила.
— Хотелось бы, мисс, чтобы вы снизошли…
— Да я по уши в грязи, у меня уборка.
— Провинциал, обездоленный судовой врач, вдвоем со своим иностранным гостем — защитником мира просят…
— Хватит трепаться, Марк!
— Кстати, посоветуй, что принести к воскресному обеду в дом академика.
— Ингина слабость — тюльпаны.
— Их продают на всех перекрестках?
— В основном на Центральном рынке.
— Вас понял. Какие будут указания?
— В два у Центрального телеграфа.
Джин повесил трубку и мысленно исписал телефонную будку набором самых страшных проклятий. Он был отвратителен самому себе. Тянет девушку на этот страшноватый обед, будет знакомить ее с Лотом, опять выдавать себя за другого…
В дверях метро он заметил чей-то знакомый профиль.
Человек торопился куда-то. Он прошел, не оборачиваясь, несколько шагов и сел в машину.
Последнее время Джин стал придирчивей присматриваться к окружающим. Ему казалось, что некоторые лица, мелькающие вокруг, назойливо повторялись.
— Я становлюсь подозрительным, — сказал он, встретившись у телеграфа с Лотом.
— Заметил «хвост»? — быстро спросил тот.
— Да нет, просто нервы.
— Это последний рывок, Джин, и я тебе выбью отпуск. Катанешь с Ширли на Бермуды..
Ровно в два подошла Тоня. В отличие от большинства своих сверстниц она не любила опаздывать на свидания.
Джин представил Тоню Лоту.
— О! — воскликнул Лот. — Мой товарищ имеет вундершонсте… как это… превосходный вкус!
Тоня обрадовалась встрече с «Марком».
— Пойдемте, — сказала она. — Нас уже ждут. Это совсем рядом, — два квартала…
— Ого, какие тюльпаны! — воскликнула Инга, приглашая гостей в дом.
— Привет, Инга! Это Франк Рунке, мой приятель из ГДР, — представил Джин Лота. — Приехал к нам с миссией дружбы.
— Рунке! — поклонился Лот. — Франк Рунке. Говорю по-русски «зеер вениг».
— Проходите в столовую.. Папа! Гости пришли.
Инга с Тоней ушли на кухню заканчивать приготовление к обеду. Из кабинета вышел Николай Николаевич.
Он был одет по-домашнему, в белой рубахе, без галстука, рукава закатаны до локтей.
Лот сразу же отметил мускулистые руки и сильную фигуру уже довольно немолодого человека. Заметил и главное — родинку под левым ухом, похожую на пятипалый кленовый лист. И тот же рост, что у младшего брата, те же серо-голубые глаза, те же светло-русые волосы. Эн-Эн-Эн даже больше похож на старика Гринева.
Бронзовый загар подчеркивал сухое, продолговатое лицо Николая Николаевича с двумя резкими продольными морщинами вдоль щек.
Он приветливо улыбнулся, встретившись глазами с Джином.
— Присаживайтесь… Старый друг? — мягко спросил он.
— Не старый, но друг. Франк встречал в Ростоке наш танкер от имени Комитета защиты мира. Был моим гидом, а стал товарищем.
— Я о нем много думаль, когда ездиль сюда. Чужой город — не твой проспект без товарища.
— Можете говорить по-немецки. Я знаю этот язык.
— Гут! — Лоту сразу же стало легко. Он теперь мог точно выразить свою мысль, он получил свободу маневра, возможность тоньше плести словесную паутину, хотя были в связи с этим и свои потери из-за необходимости разговаривать на равных. Теперь уже не отмолчишься, не спрячешься за частокол чужих и непонятных слов. Лот, конечно, знал, что Эн-Эн-Эн говорит по-немецки.
— У вас курят? — поинтересовался Лот.
— Пожалуйста, — Николай Николаевич придвинул пепельницу.
Лот прикурил, зажигалкой сфотографировав его и Джина.
— Простите, вы воевали? — неожиданно спросил Николай Николаевич.
