Но оказалось, что все не так просто: карандаш для подводки вел куда-то совсем не туда, отчего один глаз выходил, как у восточной красавицы, а другой — поменьше и несколько подбитым. Маша чуть не расплакалась, глядя на результаты своих трудов. Ну почему она не училась рисованию и музыке, как все приличные девочки?!
Рисование… «Вот наш Копиист, к примеру, — подумала она с досадой, — мог бы блестяще меня «раскрасить» — карандаш, пусть даже для глаз, не дрогнул бы в его пальцах». Она опустила руку и посмотрела в зеркало на свое посерьезневшее лицо.
— Нужна помощь? — донеслось обеспокоенное Натальино с кухни.
— Нужна! — обреченно крикнула Маша. Она сдалась. Пусть Копииста поблизости не наблюдалось, но под боком оказалась мама, которая будет только счастлива организовать своей антикокетливой дочери в кои-то веки достойный макияж.
— Нормальные девушки, — говорила ей Наталья, пробуя на тыльной стороне ладони, как на палитре, тон помады, — к твоим- то годам уже умеют виртуозно краситься!
«Так нормальные девушки, — парировала позже и про себя Маша, влезая в тесные лакированные черные туфли на высоченных каблуках, — и на гала-вечера идут не с целью вычислить убийцу…»
Андрей
Он резко отбросил сигарету в сторону, увидев, что подъезжает ее такси. И подошел, чтобы галантно открыть дверь. Открыл и — отшатнулся.
Женщина, которой он подал руку, с Машей имела несомненное сходство, но она была… Ослепительна. Даже, казалось, стала выше ростом.
«Что она с собой сделала? — ошарашенно подумал он. — Не может быть, чтобы просто накрасилась!»
— Ты, — помотал головой Андрей, путаясь в словах. — Ну, ты…
Маша тихо засмеялась и крепко взяла его под руку:
— Не отпускай меня, — заговорщицки шепнула она ему в ухо, когда они поднимались по широкой лестнице к дверям старомосковского особняка, где проходило действо. — Я еле стою на этих каблучищах.
«Ах, вот оно что… — чуть успокоился Андрей, скосив глаза на туфли. Ну, слава богу, хоть что-то прояснилось!» А то он уж было испугался столь резких превращений. И еще промелькнула гнусная мыслишка: хорошо, что вот такую — с карминным ртом и ставшими огромными и странно блестящими, как драгоценные камни в иссиня-черных ресницах, глазами ее не видел вестминстерский Петя.
— Знаешь, — сказал он вкрадчиво, — нечего тебе краситься… Я имею в виду, что ты и так…
И тут, не дождавшись окончания его ревнивого пассажа, Маша благодарно сжала ему руку и выдохнула с явным облегчением:
— Спасибо! А то я очень боялась, что тебе захочется этой красоты каждый день и я просто не справлюсь.
— Нет уж, дудки! — искренне сказал Андрей. — Каждый день я с такой красотой и сам… Не справлюсь.
Они прошли внутрь, и Маша вполне светским жестом сбросила одолженную у матери чернобурку на руки гардеробщику и оказалась в алом декольтированном платье в пол. Андрей, не отрывая глаз от Маши и не глядя — ловит кто иль нет его скромную одежку, скинул куртку. И снова схватил Машу за руку, боясь, что вот сейчас она от него уплывет, как во сне, под ярчайшим светом хрустальных люстр.
Вокруг уже собралось немало светского народу. И если бы Андрей мог немедленно увести Машу отсюда прямо под своды своей негламурной дачки, то он бы так и сделал — всенепременно.
— С чего начнем? — Маша очень женственным, зрелым жестом поправила сумочку на плече.
— Э… Я тут кое-что вспомнил, — сглотнул Андрей. — Мамонов, ну, шеф живописного факультета, с которым я разговаривал про Бакрина… И кто нам, к слову, сюда входные организовал… Так вот: он вспомнил, что у Бакрина был дружбан закадычный. И похоже, единственный. Звали Дмитрием.
Маша повернула к нему враз загоревшиеся интересом глаза:
— Андрей, но ведь это, возможно, и есть наш Копиист! Освоивший технику Бакрина и им же вдохновленный…
— Сам знаю, — огрызнулся раздраженно Андрей. И оттого, что понял свою оплошность — можно было заранее по спискам вычислить этого Дмитрия, и оттого, что от него не укрылся интерес к Маше дефилирующих вокруг творцов. Творцов, пребывающих
