наглеца в раздувшийся после сытного ужина бок, то ли присесть и потрепать по висячим ушам. Сдержался и быстро, в военном ритме, оделся и вышел из дома.
На улице стоял откровенный минус и небо было белесым, низким. «Когда снег будет?» — спросил он у неба, и, зябко дернувшись, сел в машину. Ближайший супермаркет дорогой еды находился неблизко.
Доехав, Андрей оставил автомобиль на пустынной стоянке перед магазином и зашел внутрь. Раньше он никогда в такие места не заходил — незачем было. Поэтому еще в машине дал себе слово: на цены не дивиться, не присвистывать, не материться. Купить все, что нужно, и — баста. Обратно домой, в родную деревню.
Сдержать слово не получилось: перед ценами он таки застывал, но мужественно клал в корзину: мед (сибирский), конфитюр (французский), горячие круассаны прямо из тамошней пекарни. Какие-то йогурты: натуральные и со странными присыпками. Эти рассеянно повертел в руках, а потом махнул рукой. Маша, если что, разберется. Упаковку хорошего кофе. Пару литров апельсинового сока. Салфетки. Бумажную же ажурную скатерть. Подумал и добавил несколько бутылок минеральной воды и упаковку испанской ветчины. («Если вдруг на Машу нападет с утра голод», — сказал он себе, хотя знал, голод нападет на него.) И поехал восвояси, остановившись лишь раз — перед ларьком с надписью «Цветы».
К семи утра он уже управился. Стол был накрыт, по центру стояло цинковое ведро с огромным букетом кремовых роз (вазы-то у него отродясь не было).
За окном занимался сизый слабый рассвет, и пока Андрей сторожил турку с кофе, вдруг пошел снег. И какой! Будто торопясь после долгих недель простоя, он падал огромными хлопьями, похожими на клочья белой ваты. Торжественно, мягко ложился на твердую обледеневшую землю, почти мгновенно сменив цвет за окном с черного на белый.
Андрей так загляделся на внезапно сменившийся цвет и свет, что кофе у него сбежал. Он схватился от неожиданности за раскаленную рукоятку без прихватки и завопил, сунул руку в ведро в цветами. На хозяйский крик с лаем прибежал Раневская. Вслед за псом из комнаты, сонная, в одной его майке, вышла Маша и, отодвинув от лица полог светлых спутанных волос, воззрилась на великолепие, расставленное на столе. И — замерла. Андрей тоже замер, с покрасневшей мокрой рукой наперевес: он смотрел на Машино удивленное лицо и чувствовал, будто кто-то впрыснул ему под кожу сильнейший гормон радости.
— Что это? — медленно произнесла Маша.
— А, — небрежно махнул здоровой рукой Андрей. — Скатался ночью в супермаркет. Надо ж тебе хоть иногда у меня прилично питаться, нет?
Маша ничего не сказала, только подняла иронично бровь и развернулась обратно.
— Ты куда? — поймал ее в объятия не ожидавший такой реакции испуганный Андрей.
— Если я буду так прилично питаться, — Маша кивнула на разложенные на столе деликатесы, — то мне надо хотя бы соответствующе — прилично! — одеться.
Она хмыкнула и ускользнула в комнату, а Андрей стоял на пороге, улыбался как дурак.
А потом взъерошил волосы на затылке и пошел заново варить кофе.
Маша
Андрей высадил ее перед почти набившим оскомину зданием ГМИИ имени Пушкина. Маша с обидой обозрела пейзаж вокруг: в Москве снег уже стаял. А жаль.
— Давай постарайся управиться до обеда, — сказал он, сияя, что твой самовар.
Маша поцеловала начальство в нос, вышла из машины и, поднявшись по ступенькам, проводила старый серый «Форд» глазами. Сегодняшний завтрак, подумалось ей, был самым романтичным из всего, что случилось у нее в жизни. «Хотя, — подбежала Маша к главному входу, — нельзя сказать, что я уж такой прямо романтик. А вот поди ж ты!»
И она так лучезарно улыбнулась охраннику на входе, что он проводил ее долгим внимательным и — далеким от профессионализма — взглядом.
Маша подошла к тяжелой двери с табличкой: «Научная библиотека ГМИИ им. А.С. Пушкина» и позвонила. Навстречу ей вышел мужчина лет пятидесяти огромного, просто-таки дяди Степиного роста: рукава костюма и брюки заканчивались у него выше, чем
