сгнивший на острове от тоски.
Нет, не поэтому смотришь, а дабы
просто сблевать с ближайшей доски.
(Пер. Н. Джин)
ES MUSS SEIN
(Так быть должно)
Каждый старается оправдать
случайный выбор свой: он, мол, загадан.
Как если б тем самым хотел сказать:
Боль не нечаянна – так было надо.
Будь то отчаянный мудрец
или простак узколобый.
Но никому не хватает смелости
чтобы
сказать: Это просто… По милости
рока… Должно было…
(Пер. Н.Джин)
РАЗГОВАРИВАЯ С СОБОЙ
Если что-нибудь следует вспомнить, –
под коркою льда
теченье реки.
В городе, где взгляд у народа – томный,
и преимущественно серые в глазах зрачки.
А облезлый фасад любого дома,
где зима кантуется в полудрёме,
равнодушен ? тени, тобою отброшенной,
как решивший покончить с собой – к долгам.
Если что-нибудь следует вспомнить, –
ветра завыванье бездомного,
хотя ему нечего высказать людям.
Всё кроме воя суть пересуды.
Если что-нибудь следует вспомнить, –
то, что всё имеет границу.
Глубина океана.
Твоего стакана.
И то, что – как бы годам ни длиться,
ладони твоей с чужою не слиться.
Что со временем мысли в твоей голове
уподобятся все тишайшей траве.
Если что-нибудь следует вспомнить, –
что отсутствие придёт на смену печали,
а ты онемеешь. С сухими очами.
Что вчерашний твой, совершенно никчёмный,
день возвратится завтра к соседу.
что календаря не-лгущего просто нету.
Если что-нибудь следует вспомнить, –
то, что к возрасту определённому
счастливою можно только сказаться.
Что свободе негде уже оказаться –
а то б заглушила твоё отчаянье:
когда громчайшего звучания
достигнет твой голос, то эхо его
уха достигнет лишь твоего.
(Пер. Н. Джин)
2. АМЕРИКА
Мне так и не удалось влюбиться в Америку как в страну. На протяжении всех 20-ти лет, проведённых мной тут, она продолжает оставаться для меня лишь понятием. Время от времени я пытаюсь вырваться из него, как из несчастливого брака, но, как правило, – за неимением у меня иного приюта – это заканчивается тем, что я упражняюсь в самоотречении и всеприятии. Обитатели Америки, её обычаи, ландшафт, запахи – всё ввергает меня в состояние снящегося обморока. При том, что сам этот сон отливается в жанр тихого ужаса.
Всё тут остаётся для меня чуждым. За исключением звуков – английской речи. Поскольку же для меня язык является лишь неадекватным средством для выражения души, он вряд ли способен служить веским основанием для того, чтобы считать Америку домом.
Я никогда не ощущала себя и иммигранткой, по каковой причине мне не знаком комплекс, который подбивает пришельца на славословия в адрес хозяина, предоставившего ему возможность заработать на хлеб насущный. Тем паче, что, как считали некогда в стране, где я родилась, не хлебом единым жив человек. Тот, кто по-прежнему верит в эту ныне неходкую истину, находит, что Америка ей не соответствует. Поэтому, собственно, в 20-м столетии, когда она вырастала в страну, в какую выросла, наиболее просвещённые среди её литераторов из неё попросту бежали. Единственная страна, располагавшая шансом жить не только хлебом единым, Советский Союз, прозевав возможность сохранить человеческий лик, объявил теперь этот принцип горькой иллюзией. Если принцип этот и есть иллюзия, и если иллюзорен он хотя бы потому, что до сих пор его так и не удалось претворить в жизнь, то его антипод, Америка, суть отъявленная ложь.
Писатели, философы, поэты, призывающие к уничтожению этой иллюзии, представляются мне недоумками, предпочитающими одну испостась несправедливости другой в зависимости от того какую легче отстаивать. Неспособные смотреть вверх или вперёд, они упираются взглядом в собственные же трясущиеся ноги, вышагивающие под ритм главенствующего социального марша. Я воспринимаю их отнюдь не как пессимистов – тем более, если последнее слово толковать философски. Нет, они – заурядные пораженцы, которых бросает в пот перед лицом духовного вызова. Для них как раз Америка – истинный дом и образец для подражания.
Я же остаюсь верна прежней иллюзии и верю, что нам дано больше, чем волочиться по проложенным дорогам. Подражать я хочу не Америке, а родившемуся в ней поэту Роберту Фросту – и 'take the road not
