AESTHETICUS, если под эстетическим понимать именно то, что следует: 'нынешний акт разума, охватывающий все идеи, есть акт эстетический' (Гегель).
Вряд ли в свете всего сказанного стоит уточнять, что говоря о синтезе форм сознания, под понятием 'сознание' следует иметь в виду именно всю едино-единственную представленность человеческой психики как она есть, т.е., так сказать, и 'не-сознание', которое порождало и может порождать не менее величественные и устойчивые формы культуры, нежели рассудок. В свете названного ранее метапринципа должно быть также ясно, что синтез форм сознания подразумевает дальнейшее единение, максимальное взаимовхождение принципиально неразделимых начал – сознания и реальности, духовного и материального. Учрежденная ищущим удобств рассудком вековечная, но парадоксальная и губительная традиция условного различения этих несуществующих врозь начал выразилась, как известно, в уродливом расчленении единого мироздания на два сектора. Это расчленение, универсума произошло, разумеется, только в человеческой голове, но изначальная условность мышления не могла на предстать безусловностью реалии в нашем настойчиво гомоцентрировавшемся мире, где 'все вещи служат человеку'. За всю свою историю в качестве HOMO SAPIENS человек скрупулезно и неустанно переделывал мир в свете своих рассудочных условностей, обретших реальный эффект безусловностей, в свете принципа 'дух и жизнь', 'сознание и реальность'. Этот принцип на долгом пути своего действования привел к порождению особой, самостоятельно функционирующей культурной системы, противоречащей естественному положению вещей, но тем не менее настолько утвердившейся в действительности, что сама система обрела даже парадоксальную способность обусловливать собой эту действительность. Слово породило вещь. Однако подразумеваемый нами синтез зиждется прежде всего на единении искусственно разобщенных и лишь условно существующих врозь начал – сознания и реальности, слова и вещи, духовного и материального. Эта тенденция к единению обнаруживается сегодня в разнообразнейших и даже в самых наглядных процессах современности.
В нарастании этой тенденции нынешнее общество может черпать необходимый ему для выживания оптимизм, и именно в этой тенденции оно вправе усматривать силу, способную противостоять той порче, которую возвестил собой всеразобщающий 'империализм разума'. 'Мышление, – воскликнул как-то тот же Поль Валери, – это значит потерять нить!' Сегодня общество нащупывает потерянную нить, и ее назначение – слить воедино рассеченные части некогда в прошлом и некогда в будущем единого мира. И сущность этой нити – пафосное отношение к действительности; творчество – это 'высшее мышление', а 'высшее мышление' – это значит найти нить.
Не об этом ли, не о том ли, что человек учится обретать это 'высшее мышление', учится 'возвращать' его себе свидетельствует тот простой факт, что он все чаще преодолевает нормы разобщающего -и в этой мере – низменного рассудка. Этот рассудок, например, складирует и любовно высушивает порох, и элементарная. схематическая логика драмы (т.е. организованного рассудком и выставленного на обозрение мира), как писал еще Чехов, требует от висящего на сцене в первом действии ружья выпалить по ходу сюжета. Но вот навязываемому рассудком требованию выпалить человечеству как будто бы удается противопоставить давнее, священное, 'недоказуемое' и 'необоснованное' логикой требование 'Не убий!', требование 'высшего мышления'. (4)
Сам по себе когито принципиально неспособен удерживать человека на краю пропасти и тем более провести его в 'обетованную землю' бессмертия. Лишь в живительной атмосфере творческого отношения к миру, лишь в царстве 'высшего мышления', пафоса, покоящегося на платформе человеческих сущностных сил (сознание и не-сознание, ''мышление и все чувства'), он, разум, только и способен гармонизировать этот мир. Только творчество возвращает человека к себе. И, видимо, потому, рассуждая о наилучшем устройстве насущного мира, Маркс говорил, что завтрашний день должен позволить каждому человеку максимально развивать именно творческие импульсы, возвращающие человека к прошлому, которое впереди.
__________________________________
I) 'Симпатия есть переживание, в котором переживается отражаемое переживание' (A. Heschel , The Prophets, Harper Row, N.Y., 1962, p. 311).
2) Если даже это – иллюзия, то следует помнить, что 'иллюзия не то же самое что заблуждение, и ей вовсе не нужно быть заблуждением. Для иллюзии характерно, что она вытекает из человеческих желаний'. (З. Фрейд, Будущность одной иллюзии, М., 1930, стр. 34).
3) Они, быть может, не 'работают' именно потому, что аксиома – феномен, максимально очищенный от чувства, максимально схематизированный и чуждый пафосному восприятию.
4) Вот что думал Эйнштейн: 'Я полностью согласен, когда говорят о моральных основах науки, но обращать эту проблему и говорить о научных основах морали нельзя' (Собр. соч., т. 4, М., 'Наука', 1967, стр. 166).
Non-Consciousness: Creativity as a Comeback
International Symposium on the
Problem of the Unconscious (1979)
That which cannot be represented through any other thing
should be represented through its own self.
Barukh Spinoza
If one were to formulate a two-word definition of all our era, it might sound as 'the imperialism of rеаson'. This definition appears to be closest to the truth for two reasons. First, what other than reason proved to be the only god of our time, and, secondly, what other than the imperialisitic divide et impera strategy has been the instrument with which this relentless god asserts himself?
Divide and Rule! This initial and essential principle of reason has, however, in the long run, yielded paradoxical results. Indeed, any rule based on division turned out to be undivided; but such a victory appears still more doubtful than that of Pyrrhus. Man's reason has pervaded everything, not just the micro- and macrocosm, but its own self as well. It has challenged everything; but this very activity of reason has ultimately proved to be destructive, i.e. disuniting everything. Even our remote ancestors knew that all our world, everything around us and within us makes one whole, that 'adonai eloheinu adonai ekhad.' But then the triumphal pervasion (invasion) of reason forced us to, at best, disregard this truth.
Everything turned out to be divided. Everything turned out to be constituted by something else, and the constituents of this 'something else' are, primarily, separate principles. Whatever stand reason took, it divided, in the first place. The imperialism of reason brought about, for example, the fact that our entire world fell apart into at least two portions – East and West. Even that was not enough: Kipling came and proclaimed that 'East is East and West is West, and never the twain shall meet.' The background of this geopolitical subdivision is, of course, the detailed parcelling of everything, intuition separated from reason, thought separated from the senses, man separated from the world, and both dissected, – boundless alienation of everything from everything else. And if we were to discourse of all the above in a form 'adequate' to such a content, i.e. in-a strictly academic, even a-la scientific form, then this discourse would have been yet another evidence of the division of human psychics into 'scientific' and 'normal' psychics.
Meanwhile, the division of the whole could not but attain that ultimate sophistication which emerges in the form of crisis. The most evident manifestation of this crisis is, as it appears to us, the peculiar present-day situation of homo-centrism. This situation is practically illusive, i.e. false; nevertheless, alas, it is real. It is real in the same measure as present-day man is real, literally, as Homo sapiens, as Man-Reason; but it is false, inasmuch
