крошечные ладошки прилипли к стеклу. Лариса придерживала его за талию, чтобы в окно не вывалился, выдавив стекло.
– А почему не пускают в дома?
Яков тяжело вздохнул. У него было лицо человека, который привык давить боль улыбкой. Пусть улыбка искусственная, но она за собою настроение тянет. Рада читала, что в Китае есть монастырь, куда принимают паломников из самых безнадежных – смертельно больных или с суицидальной депрессией. И послушание у всех одно – улыбка. Всегда надо улыбаться, как бы погано на душе ни было. И специально приставленные монахи за этим наблюдают. Если идешь с тяжелыми ведрами, плохо тебе, и улыбка исчезла с твоего лица – вернуться к колодцу и новую воду нести заставят.
– Это боль наша… – Яков отер пот со лба рукавом светлой рубахи. – Ребеночка она сварила в кипятке.
– Что? Как? – Колени Рады стали слабыми, и она опустилась на лавку. Максим, почувствовав ее дурноту, подошел сзади и положил руку жене на плечо.
– Моя вина… Три года уже прошло. У Ларисы тогда долго кризисов не было, и я сдуру решил, что случилось чудо, и поправилась она. Работу ей нашел. Нянечкой… Детей она не любила, боялась их. Бывало даже такое – увидит младенца, и истерика у нее начинается. Мы с матерью успокаивать ее пытались, а она выпучит глаза и кричит – он смотрит! Он смотрит на меня! Скажите ему, пусть не смотрит! А ребеночку три дня от роду, что ему вообще можно сказать… У нас второй сыночек был. Погиб маленьким совсем, и недели не было ему…
– Лариса сказала, его к болоту отнесли, – отважился на прямой конфликт Максим.
Яков только вздохнул:
– Она всем так говорит. На самом деле мальчик во сне задохнулся. Говорят бывает такое… Но я уж не знаю, что и думать. Стараюсь не думать об этом вообще. Лариса так боялась его. И ненавидела… Но ладно, дело давнее, что об этом вспоминать. Сына не вернешь….
– А что случилось три года назад? Вы начали рассказывать…
– Да, да… Лариса спокойной стала, поправилась даже. Расцвела. А тут у соседки одной нашей беда – муж ногу сломал. Операцию ему сделали, ногу к кровати привязали. Семья три месяца без кормильца. Пришлось ей самой как-то крутиться, а там двое детей маленьких. Девочка, пять лет ей тогда было, и мальчик, маленький, годик с небольшим. Едва ходить научился. Все так смешно притоптывал и за юбки моей Лары цеплялся, доверчивый.
У Рады все онемело внутри – что-то завораживающее было в интонации этого Якова, как будто бы он не просто слова произносил, а правильно подобранными отмычками отпирал ее сердце, чтобы впустить туда тревогу и черноту.
– И Лариса сама предложила – давай я твоих деток нянчить буду, а ты мне немного денег на конфеты подкинешь. Все равно так дешево не найдешь сиделку нигде. Соседка с радостью согласилась. И целых три дня нарадоваться не могла. Лара с раннего утра придет, и кашу сварит, и разбудит детей, и накормит, и оденет, и поиграет. Я сам удивился, до чего ловко у нее получается – да девка как будто бы рождена матерью быть. Уже и мечтать, старый дурак, начал… Да вот только на четвертый день, после обеда уже, страшный вопль из дома соседкиного раздался. Даже непонятно, кто кричит – как будто бы с кота кожу живьем сдирают. У нас дома плотно друг к другу стоят, мы все как одна семья большая. Все услышали, все прибежали. И такое увидели, что до сих пор вспоминать тошно…
Яков помолчал. Его глаза были влажными, как у многих пожилых. Накопившаяся за жизнь усталость и горечь.
– Влетаем в дом… Лариса сидит на полу, руками лицо закрыла и рыдает. Старшей девочки нет, как испарилась – ее потом в подвале, обезумевшей от страха нашли. А на печи стоит бак большой, в котором белье кипятят обычно, и из него рука детская торчит… Лариса потом объясняла – кипятила белье, мальчик на руках у нее крутился, вывернулся и упал в воду. Не удержала. Вытащить его пыталась – у нее и правда все руки в ожогах были, и до сих пор остались следы… Она в полиции все это повторяла… Суд был. Отпустили ее. А девочка старшая потом рассказала, что Лариса нарочно ее брата в кипяток бросила.
– Хватит, – перебил его Максим. – Мы вас услышали. Я поговорю с Ларисой и сам решу, что делать.
– А меня в дом не позовете? – как будто удивился Яков.
– Сами согласитесь – я не знаю, кому из вас верить. Приезжайте вечером, разберемся.
– Хорошо, – легко согласился тот. – Тогда часов в восемь загляну. Только вы за Ларой моей приглядывайте. И детей, – он усмехнулся и посмотрел своими прозрачными синими глазами в лицо Рады, словно мысли ее читал. – И детей своих наедине с ней не оставляйте.
За те короткие секунды, что Рада бежала по крыльцу, молотила кулаками в дверь, все самые ужасные сценарии пронеслись перед ее глазами – необратимость мертвых родных лиц, внутренний эшафот, который становится пыткой любому, кто по неосторожности впускает в жизнь такого уровня беду.
