настоянию Кэт поела и с удовольствием приняла ванну. Только когда Эмми опустилась в воду, она почувствовала, как ноет ее тело и болят ссадины, — раньше из-за шока она не чувствовала боли и пыталась убедить в этом обеспокоенного Джеймса. Она не понимала, почему он смотрит на нее так, словно у нее нет полголовы, пока в зеркале не увидела следы рук мучителя. Кэтрин и Шейла очень переживали: Шейла все время плакала, Кэтрин настаивала, чтобы Эмми приняла успокоительную настойку. От настойки Эмми отказалась наотрез: не хотела уснуть под воздействием лекарства, так и не поговорив с Джеймсом. Конечно, с разговором следовало бы подождать до утра, но это было выше ее сил.
Набросив чистую сорочку и халат сверху, она осторожно отворила дверь и выскользнула в коридор. Время было позднее, звуки в доме давно стихли — все уже спали после беспокойного дня. На цыпочках она подошла к двери виконта и протянула руку к ручке, но тут же в нерешительности убрала. Нет, лучше подождать до утра. Девушка повернулась, чтобы уйти, но, секунду подумав, опять протянула руку к заветной двери — и вновь отпрянула. Из комнаты не доносилось ни единого звука. Тяжело вздохнув, она пришла к выводу, что Джеймс, наверно, давно уже спит после такого сумасшедшего дня. Сердце сжала гнетущая тоска, и, еще немного постояв, она вернулась в свою комнату.
Эмми пыталась уснуть, но ничего не получалось. Сев на кровати, она задумчиво обхватила руками колени. И чего она так страшится? После сегодняшнего дня, когда она так храбро сражалась с негодяем, она должна стать смелее, но Эмми не чувствовала ничего подобного. Все, что касалось Джеймса Уайта, виконта Уэкингфилда, вызывало в ней волнение, робость и трепет. Девушка опустила голову на подушку, призывая спасительный сон. Завтра будет новый день, и, возможно, завтра она будет решительнее.
***
Джеймс колебался. С одной стороны, ему до боли хотелось увидеть Эмми и лично убедиться, что с ней все хорошо, с другой — если она уснула (а это, скорее всего, так и есть), то ему вовсе не хотелось ее тревожить. Виконт чувствовал себя неоперившимся юнцом, стоя возле ее двери в одних только бриджах и простой тонкой рубашке, которую он надел после купания, и не осмеливаясь постучать.
Да что это с ним, черт возьми?! Надо просто тихо войти, убедиться, что с ней все в порядке, и так же тихо удалиться. Она даже не узнает, что он был в ее покоях, а он сможет спокойно уснуть, не терзаясь от неизвестности. Осторожно повернув ручку двери, он вошел в комнату. Виконт передвигался по комнате бесшумно, так как на ногах его не было сапог.
В комнате было тихо и темно. Только свет звездного ночного неба, пробиваясь в широкие окна, немного освещал помещение. Волна облегчения захлестнула Джеймса, когда он увидел спокойно спящую Эмми на большой кровати. Лунный свет падал на ее золотые локоны, придавая им волшебное свечение.
Джеймс мог бы так стоять всю ночь, любуясь ее красотой и охраняя сон. Не удержавшись, он подошел ближе. Тонкая простыня на девушке повторяла все изгибы юного тела. Столь прекрасное зрелище тут же вызвало ответную реакцию в его теле. Он сделал почти нечеловеческое усилие над собой, чтобы не сорвать с нее простыню и не заняться любовью. Он не смел тревожить ее сон — ей столько довелось пережить! Собрав волю в кулак, он отвел взгляд, стараясь не смотреть, но это не помогло. Образ девушки все равно стоял перед его глазами, воспламеняя в нем страсть. Еще секунда — и он утратит над собой контроль. Джеймс сам себя убеждал, что надо убираться отсюда, пока его естество не взяло верх над рассудком. Повернувшись на носках, он направился к выходу.
— Не уходи, — вдруг раздался молящий голос, когда он был уже у двери.
Эмми не спала, когда он вошел. Скорее, она была в полудреме и поэтому не сразу заметила, что в комнате кто-то есть. Но запах, заполнивший каждую клеточку ее тела, — смесь легкого одеколона и чего-то, присущего только ему, — даже с завязанными глазами Эмми безошибочно определила бы по нему Джеймса. В те счастливые ночи, что они провели вместе, она просто упивалась им, когда он засыпал, а она лежала, прижавшись к его телу. В те минуты всепоглощающее счастье охватывало ее; все исчезало, он
