лестницы. Сам спрыгивает обратно и прикрывает окно. Отряхивает брюки, заполошно осматривает комнату. – Так, это на месте, это на месте… Ты – сюда, – тащит Цезаря в угол на стульчик. – Стой и молчи. Да сделай же вид потупее, ты секьюрити!
– Тупее не могу, – отвечает Цезарь. – Я только что Иммануила читал.
– Кого?
– Ты что, забыл Канта?
– Чёрт, ну кто тебя просил! – Юлик в досаде всплёскивает руками, но тут же забывает о Цезаре, подлетает ко мне. – Княжна! Княжна, буже добре… Сюда, пожалуйста, на минутку присядьте.
– Сюда? Куда? Где хочу, там и сижу. Это мой чердак.
– Княжна, милосердия, милосердия прошу! У вашей руки, – он с размаху падает на колени. – Раб, раб ваш буду, пыль у ног лобызать за честь почту! Не откажите!..
– Да чего ты от меня хочешь?
– За стол, вот сюда. Сидите. А спрашивать стану – отвечайте.
– Ты что, хочешь, чтобы я была тебе секретаршей? Я – тебе?!
– Княжна, ну зачем же так! – Он морщится, его руки летают, а лицо дёргается, так силится он на нём изобразить всё, что не может сказать. – Княжна! Ну разочек. Пока Яри… пока светлейшего нет, – резко понижает он голос.
– А потом что же, ты будешь меня отправлять на посылки? – Мне смешно. Но надо держать Юлика строго. Дашь ему волю – отобьётся от рук.
– Ах! – Он бледнеет и обмирает. Слушает. Теперь мы все ясно различаем по лестнице шаги. – Княжна! Быстрее, сюда!
Я всё-таки сажусь за стол. Сажусь, но предупреждаю:
– Брату скажу.
– Светлейшая, не губите! – Он бледнеет пуще прежнего, но больше ничего не успевает сказать.
Потому что открывается дверь, и на пороге предстаёт юная дева.
Заглянула робко, но с любопытством. Сначала приоткрылась дверь, появилась голова. Огляделась и улыбнулась, признав Юлика. Потом вошла вся, прикрыла за собой дверь, потупилась от того, что все на неё взирают, но подняла глаза на Юлия, и лицо её стало таким, что сложилось ощущение, будто она сейчас взвизгнет и кинется на шею.
– Юлий Вячеславович, а я к вам. Вы мне визитную карточку дали, помните? В «Радужном лотосе».
– В «Радужном лотосе»? – Юлик позволяет себе подольше задержать на просительнице глаза. – Ах, да! Конечно же! Входите, входите, дорогая. Сейчас вам Славочка чайку согреет…
Я смотрю на Юлика выразительно – если чего и согрею, то точно не чайку. Но дева его спасла:
– Спасибо, не надо.
Села, слегка примяла кругленькой попочкой в юбочке-шотландке краешек дивана.
Надо признать, есть вкус у нашего Юлика. Девочка, конечно, нимфетка, но в ней уже легко угадывается будущее цветение. Ножки в полосатых подспущенных гольфиках. Юбочка кончается там, где началась. Фигурка тонкая, да что там, фигурка – дело десятое, зато какие искры гуляют на дне умных миндалевидных глаз! Девочка – метиска, метиска-азиатка, высокие скулы, глаза – лезвия ятаганов за стёклами очков. А эти полуоткрытые полные губки, этот маленький ротик, белые влажные зубки, хищные зубки… Что и говорить, есть у нашего Юлика вкус.
– Так чего же мы хотим, дорогая? Нас, кстати, как зовут?
– Юля.
– Юля? Какое трогательное совпадение. А лет нам сколько?
– Двадцать один.
– Юля, не стоит обманывать. Вы здесь как у врача.
– Девятнадцать, – вздыхает тихо.
– Ну вот, похоже на правду. И чего мы от жизни хотим, Юленька? Счастья?
Она быстро кивнула, не сводя с Юлика восторженных глаз.
– Милочка, но разве вам его не хватает? Да на вас стоит только взглянуть, чтобы поверить, что оно в жизни есть!
Юля зарделась.
– Как говорит Ярослав Всеволодович, счастье – это причина бытия. Цезя! Подай пятую книгу.
– Я читала, – скромно потупилась Юля.
