чудовищной: на каждое движение рукоятью машина реагировала спустя почти целую секунду, к тому же ручка управления имела небольшой свободный ход, видимо, вызванный слабиной приводных тросов. Впрочем, к этому, пожалуй, можно было привыкнуть.
Однако медлительность реакции на действия пилота ничуть не мешала «этажерке» быть крайне чувствительной к малейшим движениям атмосферы. Здесь, на высоте около ста пятидесяти метров – подниматься выше на этой табуретке Дима попросту не рискнул, – изрядно задувало. Он попытался было докричаться до сидевшего впереди Манлефа, чтобы получить дальнейшие указания, однако стоило раскрыть рот, как встречный поток воздуха едва не завернул ему щеки на затылок. Машину подкидывало и роняло вниз в переменчивых воздушных течениях: сначала Дима пытался реагировать на каждый вертикальный рывок самолета короткими движениями ручки вперед-назад, однако вскоре бросил это бесполезное занятие, сосредоточившись только на том, чтобы парировать стихийно возникающие крены. Рукоять оказалась неимоверно тугой, она вибрировала, передавая летчику упругое, неудержимое, мощное течение набегающей воздушной струи. Спустя несколько минут у Димы противно заныли кисти рук и плечи.
И все-таки это ощущение полета дарило ему чистый, ни с чем не сравнимый восторг. Сейчас, оказавшись на жестком и неудобном сиденье в тесной кабине допотопного аэроплана, Дима понял, насколько он все-таки соскучился по небу. Какой бы ужасной и ненадежной ни казалась конструкция этого самолета, каким бы тяжелым ни было управление, этот аппарат обладал одним несомненным и важным достоинством: он умел летать.
Ясное безоблачное небо, свист ветра в расчалках, гулкая песня вибрирующего под капотом мотора. Далекий горизонт укрыт дымкой, а вокруг, насколько хватает глаз, простирается бескрайняя лесистая равнина – зеленое одеяло этой диковинной земли.
Чуть качнув ручку в сторону, Дима создал небольшой крен и, помогая себе нажатием тугой педали, ввел машину в плавный разворот. Конечно, можно было попытаться развернуть «этажерку» одним движением руля направления, однако это неизбежно привело бы к соскальзыванию и потере скорости, а с учетом низкой мощности движка такой маневр и вовсе чреват преждевременной встречей с землей. Лучше уж не рисковать.
Внизу, слева по направлению полета, все же просматривался небольшой лоскуток зелени – там неторопливо уплывали назад лохматые верхушки деревьев. Если честно, увлекшись борьбой с аэропланом, Дима совершенно потерял ощущение пространства. Постучав пальцем по макушке маячившего перед носом шлема, он что есть силы крикнул:
– Манлеф, где аэродром?
Вместо ответа тот вытянул руку вперед и немного влево. Запомнив направление, Дима скорректировал курс и завертел головой, пытаясь поймать взглядом хоть какой-нибудь знакомый ориентир. С обеих сторон под мешавшим обзору крылом тянулся бесконечный лес, справа по курсу над ним курился едва заметный дымок: вероятно, в той стороне находилась деревня Шонхильд, где фермеры топили печи или жгли костры. Дима качнул крыльями, и точно: вот россыпь небольших аккуратных домиков, а вот тонкая полоска пересекающей селение дороги. Слева обнаружился ровный квадрат летного поля, приземистые силуэты аэродромных построек, оранжевая лента на мачте теперь уже не свисает старым чулком, а чуть трепыхается на слабом ветру, изогнувшись дугой.
Прикинув направление ветра, Дима позволил «этажерке» пролететь немного вперед и заложил левый вираж, намереваясь вывести машину к аэродрому по короткой прямой, а потом убрал обороты и перевел самолет в снижение. Лязгнули шторки радиатора – бдящий в передней кабине Манлеф перекрыл поступающий в систему охлаждения поток воздуха, чтобы не «простудить» двигатель. Что ж, разумно, надо запомнить.
Указатель вертикальной скорости на этом чудо-агрегате отсутствовал как класс, поэтому Дима, то и дело косясь на высотомер, стал пристально всматриваться вперед, наблюдая, как передний край летного поля медленно ползет вверх, в то время как дальний опускается к горизонту. Где-то в десятке метров от границы леса он наметил участок, визуально остававшийся неподвижным, – вот он-то и будет точкой выравнивания. Целясь капотом в это самое место, можно регулировать интенсивность снижения без всяких приборов. Однако слишком опускать нос тоже нельзя, иначе аэроплан начнет разгоняться, как катящиеся под горку санки, и тогда получится перелет. Интересно, какая у него посадочная скорость?
Подул ветер, «этажерку» качнуло, и Дима чуть увеличил крен, помогая себе педалями, чтобы легкий аппарат не снесло в сторону деревни. Земля стремительно приближалась. Верхушки деревьев промелькнули под колесами, и в тот же миг выкошенная стерня аэродрома скрылась из глаз, спрятавшись под плоскостью крыла. Впереди маячила лишь затянутая в шлем голова Манлефа да разливалось синевой бескрайнее небо. Дима потянул ручку газа на себя, сбрасывая обороты до минимума, и посмотрел вбок: линия горизонта поднималась все быстрее и быстрее, вдалеке мелькали, уносясь назад, отдельные макушки наиболее высоких деревьев. Рано. Еще рано. Вот теперь пора!
Короткими и осторожными движениями Дима начал подтягивать рукоять управления к груди. Спина напряглась, привычно
