сурганцу, прыгнувшему в окоп вслед за первым. Тот дернулся, точно натолкнувшись на невидимую стену, каска съехала на глаза, и солдат кулем повалился наземь.
Сверху наползла лязгающая и грохочущая металлом тень, загородив собой пронзительно-лазурное небо. Обрушив вниз целый пласт почвы, танк клюнул носом, нырнул в траншею, взвыл дизелем, обдав Алекса и компанию удушливой волной горелого рапсового масла, и забуксовал, вскапывая медленно вращающимися гусеницами мягкий податливый грунт. «Сейчас бы гранату…» – с тоской подумал Алекс, глядя, как угловатая машина пытается выбраться из просевшей траншеи. Но гранаты не потребовалось. Танк замер, в его механизмах что-то оглушительно хрустнуло, и он включил заднюю, с ревом изрыгнув из выхлопной трубы дымное облако. Гусеницы дернулись, пытаясь вытащить угодивший в ловушку танк кормой вперед, и в этот миг клондальские пушкари влепили ему прямой наводкой прямо в борт. Хлестнула будто плетью взрывная волна, обожгла лицо, и танк замер уже навсегда, выпустив к небу струю огня, быстро сменившуюся густым хвостом черного дыма. Тем временем бой понемногу стихал. Или Алекс уже притерпелся к пальбе и грохоту, перестав обращать внимание на этот шумовой фон?
– Кажется, отбились, – пытаясь откашляться, просипел полковник: похоже, командуя парадом, он вдоволь наглотался дыма и пыли.
Алекс осторожно высунулся из-за бруствера.
Изрытая воронками степь изменилась до неузнаваемости. Она была буквально усеяна телами в серых бушлатах и изборождена длинными ранами гусеничных следов. Тут и там потрескивали догорающие остовы подбитых сурганских танков, горела и сухая трава, распространяя вокруг клубы удушливого дыма. Клондальские позиции тоже изрядно помяло: трупы солдат в зеленой форме и грибовидных светлых касках с широкими полями виднелись повсюду, а траншеи переднего края обороны сурганцы и вовсе почти сровняли с землей. Ветер разносил по округе клочья пахнущей машинным маслом гари и стоны раненых. Но сурганцы все же отступали: оставив убитых, танки и пехота откатывались назад, к холмистому горизонту.
– Они вернутся, – уверенно произнес Алекс.
– Вернутся. Но надеюсь, к этому времени мы будем уже далеко, – ответил полковник, и на его перемазанной сажей, как у шахтера, физиономии сверкнула улыбка.
Портал, как обычно, выбросил его посреди пустоши. Солнечный диск обжег глаза, сухой степной ветер приветливо лизнул в щеку. Иван огляделся. Руины шестнадцатой заставы остались у него за спиной, а Антария лежала сейчас по левую руку. Только вот сама пустошь, ставшая уже почти родной за столько лет, выглядела непривычно – хищно, враждебно. Горизонт укрывал далекую столицу Клондала стелющейся над самой землей густой шапкой дымов, в глубине которых время от времени зажигались короткие всполохи и спустя пару секунд докатывались сюда гулкими грозовыми раскатами. По Антарии работала сурганская артиллерия. Откуда – не понять, перспективу скрывала от глаз гряда невысоких холмов, убегавшая вдаль, на север.
Подтянув поближе тяжелый рюкзак, Ударник принялся одеваться. Белье, камуфляжные штаны, такого же окраса куртка, разгрузка с множеством карманов. Бандана цвета хаки защитит от по-зимнему холодного, но все-таки неласкового солнца. Примерно так, наверное, собирается в путь какой-нибудь контрабандист, проскользнув порталом в Центрум. Самое время почувствовать себя в его шкуре, усмехнувшись, подумал Ударник, здесь и сейчас любой человек в похожей на военную одежде может стать мишенью – не для солдат, так для мародеров. И татуха на запястье не спасет, скорее, даже навредит: пограничники теперь в Клондале не в фаворе. Что ж, приготовления окончены. Взвалив на плечи рюкзак и спрятав в наплечную кобуру «макаров» – светиться с более крупным стволом сейчас не стоило, – Иван по старой привычке потоптался, попрыгал на месте, убеждаясь, что ничего не гремит и не звенит в его нелегкой поклаже. Теперь – в путь.
Первые признаки войны показались, когда он прошагал по пыльным, осыпающимся мелким гравием холмам пару километров. Сначала в воздухе возник густой горьковатый запах – так пахнет горелая трава, пропитанная какой-то химической дрянью, а потом за очередной дюной обнаружилась воронка, почти лишенная следов вывернутой снарядом земли. Чуть поодаль виднелась еще одна и еще. А между ними угадывались разбросанные в совершенном беспорядке, присыпанные камнями и грунтом тряпичные куклы, еще совсем недавно бывшие живыми людьми. Куклы в обугленных лохмотьях застыли в странных, неестественных позах, словно желая слиться с терпеливо ожидающей их землей, и Ивану показалось, будто вместе с жизнью из них вынули форму и объем. Одна из фигур распласталась под немыслимым углом на самом краю воронки: похоже, взрывом этому солдату переломало позвоночник, а то, что Иван поначалу принял за запекшуюся кровь, оказалось осевшей на лице мертвеца бурой пылью, густо покрывающей все вокруг. Тела, тела и снова тела – в клондальской форме, в сурганской форме. Винтовка с раздробленным осколком прикладом, пробитая навылет каска тонет в песке, рядом – чья-то нога в грязном башмаке, оторванная чуть выше колена. Кто-то стонет? Нет, похоже, просто звенит в ушах. Вот она, мерзкая рожа войны. Вот оно, ее зловонное дыхание. Война пахнет гарью, дерьмом и паленым человеческим мясом.
