уходили рикошетами в произвольных направлениях.
Степан растерялся, над его головой гремело и визжало, даже выглянуть из-за стены было невозможно, не говоря о том, чтоб отстреливаться. Затем он расслышал многоголосый лай, и уже через несколько мгновений на склоне яра появилась тщедушная фигура деда Бурячка, окруженного отчаянно трусящими, заливисто тявкающими из-за стариковских ног шавками.
– А тебя-то куда понесло… – удрученно простонал Степан, глядя, как дед двумя руками поднимает свой «наган», выискивая среди бурьяна неприятеля.
Бандиты переключились на новую мишень. По склону яра заплясали фонтанчики земли. Дед выпустил несколько пуль в заросли, сноровисто упал на землю. Над серыми стеблями увядшей полыни показалась его блестящая от пота лысина. Дед, вытянув руку с зажатым в ней револьвером, снова принялся целиться в засевших среди бурьяна бандитов. Автоматная очередь срубила полынь под корень, над головой старика вспыхнул кровавый нимб. Выронив «наган», дед Бурячок скорчился на пожухлой траве, а бандиты продолжили стрелять – без особого смысла, просто дав волю жажде крови и нездоровому азарту – в жмущихся к убитому старику собак.
Степан одним движением перебросил себя через огрызок стены и прыгнул в кусты, за которыми скрывался головорез, назвавший себя Седым Цыганом. В ушах свистел ветер, в голове не было ни одной мысли, кроме всепоглощающего стремления найти неприятеля до того, как тот успеет срезать его очередью. А по нему уже стреляли: казалось, что прямо перед глазами вспыхивают яркие, колючие звезды, а в лицо дышит раскаленным металлом и пороховыми газами ветер. Вероятно, это были просто причуды восприятия, работающего на пределе возможностей. Но Степка готов был поклясться, что несколько пуль вспороли воздух в сантиметре над головой, разворошив ему волосы.
Он врезался в пружинистые ветви кустарника, дал очередь перед собой, упал на спину, перекатился, уходя с возможной линии выстрела.
Из-за ствола ивы высунулся стриженный под горшок мародер, он оказался совсем мальчишкой: на безусом лице читалась растерянность. Но вооружен пацан был основательно – американским автоматом Томпсона, полученным когда-то по ленд-лизу и осевшим до поры до времени в загашниках у военных.
Степан успел выстрелить первым, на ствол дерева, принявший половину пуль очереди, на плакучие ветви, унизанные золотистой листвой, обильно плеснуло дымящейся кровью.
В следующий миг Степка уже был на ногах, и ствол его пистолета-пулемета рыскал из стороны в сторону в поисках следующего врага. Искать довелось недолго, поле зрения заслонила уже знакомая косматая рожа.
Палец вдавил спусковой крючок, но «ППШ» издал лишь холостой щелчок.
Глаза косматого бандита торжествующе блеснули, и дальше все завертелось еще быстрее.
Степка перевел взгляд на лежащий у корней ивы автомат Томпсона, в этот момент косматый порывисто шагнул вперед и ударил со всей дури ногой. Выбитый «ППШ» пролетел, вращаясь, под ветвями и упал в воду. Степана отбросило к дереву; оттолкнувшись от ствола, он кинулся к автомату Томпсона, но когда пальцы почти легли на рукоять, сокрушительный удар по затылку на несколько секунд погасил его сознание.
Разлепив веки, Степан увидел над собой дула нескольких «калашей». В глазах двоилось, и трудно было сказать, сколько именно бандитов пялится ему в лицо.
Косматый с глухим ворчанием схватил его за грудки и приподнял над землей. Степан сунул руку к поясу, выхватил нож и даже успел раскрыть лезвие до того, как кто-то сзади перехватил запястье и, скрутив кисть, заставил разжать пальцы.
– Ты Федьку нашего убил! – Косматый замахнулся. Кулак, по весу похожий на кувалду, врезался Степану чуть ниже скулы. Кровь моментально наполнила рот, и боковые зубы зашатались. В обожженную слюной пришлого челюсть точно шиферный гвоздь забили. – Знаешь, кто я такой? Слыхал обо мне?
Степан сплюнул кровь и улыбнулся, показав бандитам испачканные зубы.
– А ты – убил деда, – проговорил он, глядя косматому в темные, как ночь, глаза. – В аду тебе гореть, сука, как бы тебя ни величали прихвостни.
– Я – Седой Цыган! – крикнул косматый, обдав запахом несвежего дыхания. – К костру его! – проревел он остальным. – Поджарим пятки! Авось запоет что-нибудь занимательное!
Степка кивнул и попытался замаскировать свою боль, безграничную тоску и вполне понятный страх глумливой улыбкой. Запоет- запоет он, начнет прямо с костянки. И на этом мучения его, вероятно, закончатся. Не станут мародеры возиться с пленником, от которого можно подцепить смертельный недуг, пустят пулю в затылок – и все разговоры. Но лучше уж так, чем под собственные крики да вонь обгорающего мяса.
