Они назвали ему свои имена: кто-то – подозрительно поглядывая, кто-то сдержанно, кто-то почти приветливо… Кто-то едва прикасался к его руке, а кто-то сжимал ладонь с чрезмерной силой, кто-то сначала тщательно вытирал пальцы покрытой жирными пятнами тряпицей и лишь потом отвечал на рукопожатия.
– Виктор… Кузьма… Зураб… Стас… Йонас… Саша…
Когда знакомство закончилось, Степка не удержался и полюбопытствовал:
– Раскололи докторишку?
На него снова уставились с удивлением и неприязнью. Мол, суешь нос не в свое дело.
– А то, – пробурчал, в конце концов, старый служака Кузьма.
Эту брошенную сквозь зубы реплику остальные расценили как разрешение обсуждать произошедшее. Бойцы заговорили, не обращаясь конкретно к Степану, а вроде как продолжая прерванный разговор:
– Васюта рассказал, где спрятал свое «блюдце».
– Оно было, считай, под носом – на дне реки.
– «Блюдце» уже подняли, сейчас там работают саперы.
– И все руководство там.
– Одним летуном стало больше, спасибо и на том Васюте.
– Тот случай, когда чистосердечное признание не смягчит приговор.
– Вот и доверяй после этого докторам, – вставил Степан.
– Да уж… – согласились с ним не без горечи. – Думаешь – настоящий человек, а оказывается – шкура продажная.
Степан опустился на пол, расправил бушлат.
– Мужики, я вздремну, – обратился он к бойцам. – На меня не обращайте внимания.
– Валяй, дремли, – ответили ему. – Жалко, что ли…
Он привалился спиной к стене, накрылся по глаза бушлатом и попытался заснуть. Но, по-видимому, его индивидуальный режим дня и ночи был сбит напрочь. То и дело хотелось кашлять, и он сухо перхал в воротник бушлата. О костянке Степка старался не вспоминать, от одной мысли, что Людмила могла ошибиться, опровергнув страшный диагноз, его бросало в холодный пот. Да и в командовании не дураки сидят: если решили, что людей, побывавших на территориях пришлых, не стоит помещать в карантин, значит, имелось на то основание.
Бойцы говорили вполголоса о том и о сем. Гадали, дадут ли им выспаться в эту ночь или же облава продолжится. А ежели продолжится, то будут задействованы все резервы или все-таки кому-то удастся отдохнуть? Предполагали, когда начнется наступление. Кузьма ворчал, что войска теряют инициативу, что им бы сейчас рвануть до самого Ростова, а они торчат на одном месте, позволяя неприятелю подготовиться к обороне или спланировать свой удар. Арсен проговорил почти шепотом, что якобы ни одной душе не разрешено покидать плацдарм, это распространяется даже на раненых и на ординарцев из штаба фронта, то и дело прибывающих сюда с поручениями от командования.
– Как би н-нас в смертн-ники не записал-ли, – добавил, шумно отхлебнув горячего чаю, остроглазый и бледный Йонас.
На латыша зашикали, обвиняя его в том, что он «каркает».
Повисло молчание. Кто-то жевал хлеб, кто-то размешивал сахар, стараясь не греметь ложкой по кружке.
– Вроде бы заснул, – сказал Арсен, и Степка понял, что говорят о нем.
– Слава тебе, господи, – пробурчал Кузьма. – Принесло же на нашу голову…
Степану стало обидно. Ведь он не сделал ничего дурного этим людям. Ну, да ладно – на обиженных воду возят. Переживем. Еще будет время показать, что он – свой.
– Давай, доставай скорее! – Степан решил, что этот юный нетерпеливый голос принадлежит Стасу.
Загремело стекло. Не громко, а так, словно кто-то в ладони пару рюмок перекатывал. Послышался дружный вздох.
– Люблю я! Страсть люблю шманать докторишек! – сладострастно приговаривал Стас.
– Тише ты, да? – буркнул на него Арсен.
– О! Вот это дело! – Кто-то потер ладони в предвкушении, скорее всего это был усатый и мрачный тихоня, представившийся Сашей. Видимо, в поле зрения, наконец, оказалось то, что смогло его оживить.
– Сколько здесь? Литр? – А этот глубокий, поставленный, как у актера или диктора радио, голос принадлежал Виктору. – Или около того?
– На всех хватит, Витек, – проговорил Арсен.
– Позвольте, а это что за ампулы? – спросил Виктор удивленно. – Их зачем вы притащили?
