Вот только кому предназначается записка, если ее прячут в пустом дворце?
Я провожу когтем по прожилкам на мраморе ступени, и тут на меня снова обрушивается головокружение и память. В ушах звучит детский смех, на ступени вместо лунного света падают солнечные лучи. Я вижу танцующую девочку с золотыми волосами, вижу ее так близко, словно мы с ней танцуем вместе. Девочка кланяется, и видение меркнет.
Я кладу записку обратно в тайник и дрожащими руками закрываю плиту. Что это за девочка? Почему я ее помню? Кто она? И откуда эта странная тревога, поселившаяся у меня в груди?
Луна стоит высоко — уже поздно. Нужно поспешить, ведь я еще должна спасти девочку и до рассвета отнести ее в наш дом. Я крадусь по залам, каждую секунду опасаясь появления стражи.
Но теперь впереди не идет мальчик, знающий все повороты, и потому я сворачиваю не туда и оказываюсь в длинном широком зале. По стенам, насколько мне видно в темноте, изогнутыми шеренгами висят портреты. Мраморные плиты пола потрескались и вздыбились, словно кто-то пытался пробиться сквозь них внутрь. По спине бежит холодок — в стенах тоже зияют дыры, и сквозь них в зал тянутся корявые черные корни, под которыми пол идет трещинами.
Что тут произошло?
Что бы это ни было, чем бы ни являлось, оно наверняка как-то связано с загадкой пустующего дворца.
Мне ужасно хочется бежать из этого места. Быстро, как только это возможно, я мчусь назад по собственным следам. В конце концов я выхожу в сад, по-прежнему полный дивных цветов и причудливо подстриженных изгородей. Я пытаюсь открыть дверь потайного хода так же, как это делал мальчик, но у меня ничего не выходит. Стена караулки и не думает открываться. Я терпеливо дожидаюсь, пока стражники уйдут подальше, а потом перелетаю через стену дворца и бегу к тюрьме. И почти у самого фонтана с ангелочками вдруг слышу голос:
— Эй, ты!
Я останавливаюсь, пораженная, — на перекрестке стоит тот самый мальчик. К счастью, хвост у меня обернут вокруг талии и надежно скрыт юбкой. Я леденею от ужаса, и на долгий мучительный миг застываю на одном месте.
Карие глаза мальчика смотрят удивленно, и я успеваю порадоваться, что по какому-то наитию успела переменить кошачий взгляд на человечий. Спутанные каштановые волосы падают мальчику на лоб и придают своему владельцу взъерошенный вид.
Во мне просыпается инстинкт. Я бросаюсь бежать по улице, прочь от мальчика. Он не должен меня видеть. Он не должен со мной говорить. Отец будет вне себя, если узнает.
— Погоди! — кричит он и бежит за мной следом, но я куда быстрее. Я огибаю фонтан и ныряю в незнакомый переулок. Как бы ни хотелось мне знать, чем занят этот мальчишка, он не узнает, куда я направляюсь. Что, если он служит колдуну?
Шаги за спиной больше не слышны. Я прислоняюсь к стене здания, чтобы отдышаться. Адреналин схлынул, руки и ноги ослабели. Надо быть осторожнее. Вдруг он видел, как я выбиралась из дворца?
Сейчас я передохну немного, просто чтобы удостовериться, что мальчика рядом нет. А после этого, и только после этого сделаю то, зачем пришла.
День восемнадцатый
Я просыпаюсь на полу комнаты в башне. Отец сидит в углу, в кресле, и внимательно меня разглядывает. Обмякшая девочка — на кровати, там же, где я уложила ее прошлой ночью. Я долго выжидала, прежде чем удалось ее унести, и так устала, что, по- видимому, уснула, едва дотащив ее до места.
— Тебя что-то тревожит, милая, — говорит отец.
У меня вспыхивают щеки. Я сажусь на край кровати. Во сне я то и дело видела того странного мальчишку, а еще навязчивый образ маленькой светловолосой девочки. Я не могу солгать. Отец видит меня насквозь и чувствует, если я что-то скрываю.
— Это все тот мальчик, — говорю я и со страхом жду отцовского гнева. — Он увидел меня, когда я шла к тюрьме. И позвал, чтобы я остановилась.
Отец хватает меня за руки:
— Что? Тебя видели? Как ты допустила? Ты говорила с ним?
Я вздрагиваю.
— Нет. Я убежала и спряталась. Он меня не догнал.
