Он останавливается у необычного строения. Снизу оно квадратное, но крыша островерхая, а в стенах повсюду огромные окна цветного стекла с коваными узорами.
Я делаю шаг к высоким дверям.
— Что это?
Мое удивление смешит Рена.
— Это церковь. Хочешь, зайдем?
— Очень хочу.
Он открывает тяжелую дверь, берет меня за руку и ведет внутрь.
— Ну, как тебе?
Выстроенные рядами скамьи достигают мраморного возвышения. Меж окон висят гобелены с драконами, русалками и кентаврами. Многие сотни догорающих свечей наполняют зал мягким мерцающим светом.
— Как красиво, — выдыхаю я.
Рен сжимает мою руку и ведет к окнам.
Лунный свет скользит по его волосам пятнами неярких цветов. Солнечный свет играл бы в витражах стократ ярче, но у меня и сейчас дух захватывает от зрелища. Я поднимаю руку, чтобы поглядеть, как заиграет на ней цветной лунный луч, но вспоминаю о разноцветных лоскутах кожи под плащом и снова ее прячу. Даже такая невинная забава может выдать мою истинную сущность.
— Ты говорила, что тебе нравятся кусты в форме зверей и людей, а я подумал, что, наверное, витражи тебе тоже понравятся, — говорит Рен.
Здешние окна не просто составлены из цветного стекла. Они несут на себе изображения самых разных существ, в точности как в моей книжке, только огромных и ярких, словно сложенных из драгоценных камней. Я осторожно касаюсь окна, на котором изображен дракон. Его серебристая чешуя напоминает мне о Бату.
— Зачем их здесь изобразили? — спрашиваю я. — И там, в саду, кусты тоже подстрижены в виде каких-то странных существ. Что это за звери?
Рен улыбается, но улыбка у него несколько озадаченная.
— Это просто украшения, Ким.
— Как — украшения? — Я-то знаю, что это неправда.
— Когда-то такие звери действительно существовали, ну, или почти такие. Но они давно вымерли.
— Погоди, а как же колдун? Магия? Ты сам говорил — а эти существа ведь тоже волшебные!
— В мире осталась лишь одна магия: черная и злая, — строго говорит Рен и снова смотрит на окно перед нами и на извивающегося дракона. — Может, раньше было иначе, но теперь — вот так.
У меня перехватывает горло — я вспоминаю, как смотрел Рен той ночью в саду.
— У тебя кто-то умер из-за колдуна. Кто это был?
Он вскидывает голову и крепче сжимает мои пальцы.
— Извини. Не рассказывай, не надо, — говорю я, уже жалея о сказанном.
Его сомнения словно клубятся между нами в воздухе, словно туман.
Спустя миг, такой долгий, что я уж решила, что вечер загублен окончательно, Рен говорит:
— Послушай, ты любишь музыку?
Музыка. В книгах я о ней конечно же читала. Музыку играют на балах, но только я все равно не очень понимаю, что она такое.
— Не знаю. А что такое музыка?
— Ты что, серьезно? — недоверчиво смотрит на меня Рен. — В твоих краях что, не бывает музыки?
— Ну, мне, по крайней мере, она не попадалась. Покажешь?
Он снова улыбается, и я ощущаю прилив облегчения.
— Идем!
По длинному, увешанному темными гобеленами залу Рен ведет меня в самую дальнюю часть церкви и там сворачивает в небольшую комнату. Льющийся в высокие окна лунный свет падает на странной формы предметы, которые висят на стенах и стоят по углам.
— Что это? — спрашиваю я, проводя рукой по какой-то штуке со струнами, протянутыми над круглой дыркой посередине. Струна вибрирует, раздается дрожащий звук, и я отдергиваю руку.
