пришел к реке, даже если мы никогда прежде по ночам не встречались.
Добравшись до реки, я закрываю глаза и отдаюсь на волю ощущений. На том берегу ухает сова. Весело плещется вода у ног — ей нет дела до моих горестей. Откуда-то из чащи леса наплывает аромат ночных цветов. А вот и то, что я ищу, — влажный, густой, чуть металлический запах.
Я открываю глаза и вижу проявляющегося передо мной Бату.
Кожистое крыло укрывает мои плечи, и в глазах закипают слезы. Мне так спокойно и уютно, как никогда не бывало в нашем домике. Отец меня любит, он многим ради меня пожертвовал, но даже он не в силах понять, что значит быть таким существом, как я. Жить человеческими желаниями и страхами, но знать, что между тобой и людьми стоит почти непреодолимая преграда твоего от них отличия.
А вот Бату все понимает. Он тоже жил среди людей, любил их, а они его предали.
Дракон влажно дышит мне в лицо.
Я прислоняюсь лбом к его крылу. В лунном свете Бату выглядит совсем не так, как в солнечном. Сейчас он не ярко- серебристый, а угольно-черный с голубыми проблесками.
— Я доверилась человеку и ошиблась. Нельзя было так к нему привязываться. — Я бросаю в реку камушек, и он исчезает в волнах. — Он решил, что другая девочка лучше меня. Она… посимпатичнее. Я и представить не могла, что он так просто меня предаст.
— Я очень рада, — говорю я, не в силах справиться с дрожью в голосе, — рада, что у меня есть ты.
Я извлекаю из тайника во дворце оставленное Реном послание и ни на миг не задерживаюсь у фонтана. Роза так и остается лежать на бортике. Он снова оставляет розы. Для меня или для той, другой? Во рту горчит, и я стараюсь поскорее оставить фонтан с веселыми ангелочками позади.
На этот раз меня не отвлечь. Я буду делать то, для чего создана.
Спасу девочек и никогда больше не подойду к Рену.
В последние несколько дней я не бывала в окрестностях дворца, но сегодня осмелела. Встреча с Бату прибавила мне храбрости. Никакой мальчишка не помешает мне сделать все, что нужно, во исполнение долга, а отец говорит, что нам полезно будет знать, как обстоят дела у короля и у его совета.
В записке, которую я запомнила наизусть, говорится: «Пусть наутро Д. возвращается на исходную позицию».
Я все гадаю, кто же такой — или что же такое — этот Д. и где у него исходная позиция, но чтение между строк — не моя сильная сторона.
А вот спасать попавших в беду девиц — это мое.
Я думаю только о деле и оказываюсь у тюрьмы быстро, как никогда. Спрятавшись в тени, я закрываю глаза и пускаю в ход обоняние, чтобы понять, сколько там сегодня стражников. Я чую, что в соседнем доме разожгли очаг, чувствую липкий запах спящих в темнице детей и плывущий в воздухе аромат роз. Запах стражников — терпкий, грубый, смесь пота и неотвязного страха.
На миг мне кажется, что я чую запах Рена — аромат свежевыпеченного хлеба, — но он почти сразу меркнет, и я не успеваю понять, не почудилось ли мне. Я встряхиваюсь. Сегодня он ко мне в мысли не влезет. И никогда больше не влезет.
Стражник у парадного входа дремлет стоя. Я слежу за ним несколько долгих вдохов. Он не шевелится, и тогда я с легким шелестом перелетаю на крышу тюрьмы, сдвигаю черепицы и проникаю через отверстие внутрь.
Наполняющий тюрьму отвратительный запах — как удар о стену, но я преодолеваю себя. Девочкам с каждым днем все хуже. Гнусное заклятие болезни висит в воздухе, словно туча жужжащих насекомых. От стены отделяются двое стражников и бросаются на меня; я ныряю между ними и жалю обоих, одновременно срывая с пояса склянку с сонным порошком. Распахивается дверь темницы, выбегают еще стражники — больше обычного. Должно быть, одинокий караульный был поставлен у входа специально, чтобы усыпить мою бдительность. Я швыряю склянку на пол, зелье поднимается облачками и усыпляет добрую половину стражников. Оставшиеся выдерживают дольше, чем я думала, и бегут ко мне. Правда, добегают только двое — остальных отцовский порошок валит с ног. Я шиплю, выпускаю когти и жалю двух оставшихся слуг колдуна. К моему огорчению, один из них успевает-таки рассечь мне мечом плащ. Завтра придется зашивать, ну а сегодня надо думать о девочках.
