Оливер сердито на него смотрит, и Эндрю тут же замолкает.
— В прежние дни Брайр был воистину прекрасен. Однако нынче времена тяжелые.
— Да-да, Рен мне говорил, про замок и про колючую лозу.
Рен вздрагивает и поглубже вдавливается в кресло. Я слишком поздно понимаю, что ляпнула лишнее. Мать ахает, отец хмурится.
— Правда? — говорит Оливер. — Показывал, значит, темные места нашего города, мальчик?
— Ну, я…
— Нет! — говорю я. — Ничего подобного. Дворец, конечно, в ужасном состоянии, и это очень жаль, но он все равно прекрасен. И Рен мне показал в городе много красивого. Вот дворцовый сад, например, — мне он так понравился! Я больше всего люблю розы, а в королевском саду они такие красивые, нигде больше таких не видела.
В глазах у Оливера вспыхивает и тут же гаснет искорка.
— Да, некогда Брайр славился своими розами. Их выращивают до сих пор… во имя памяти.
Я окончательно убеждаюсь, что Оливер был дворцовым садовником.
— Какой памяти? — спрашиваю я.
Наступает тишина. Эндрю явно в замешательстве, Рен сжимает подлокотники кресла. Мне уже жаль, что я спросила.
Но Оливер наконец отвечает:
— Памяти о детях, которых погубил колдун. Среди них была моя старшая дочь.
Меня продирает холодом, от хвоста до кончика носа.
— Простите, пожалуйста. Я должна была сама догадаться.
— Ничего, дитя мое. Вы в городе недавно. Нельзя ожидать, что вы знакомы со всеми нашими темными тайнами, даже при том, что Рен охотно знакомит вас с самыми интересными местами.
Рен смотрит в огонь, взгляд у него грустный, отстраненный. Я знаю — он думает о Делии. А обо мне-прежней он так грустил?
— Ненавижу этого поганого колдуна, — говорит он, сжимая кулаки.
— Но ведь можно его найти и перерезать ему горло, — говорю я и сжимаю подлокотники кресла при виде удивления на лицах Рена и Оливера. Видимо, такая кровожадность для человеческой девочки нетипична, ну да мне все равно. Этот колдун столько горя причинил нам с отцом, Бату с его кланом, а теперь еще и бедному доброму Оливеру, что я как никогда твердо намерена его уничтожить.
Лицо Оливера становится мягче, он похлопывает меня по кулаку.
— Боюсь, это невозможно. Это самоубийство.
Я поднимаю брови:
— Почему? Ведь в конце-то концов, колдун — такой же человек, как все, разве нет? Ну, разве что могущественнее.
Глаза у Рена становятся совсем круглые.
— Ты что же, не знаешь?
Я выпрямляю спину. Не хочу выставлять себя наивной дурочкой перед Реном, а тем более перед его родными. Но Рен сжимает мою руку, и я таю. Странно, как легко он меня может успокоить.
Оливер строго смотрит на Рена:
— А откуда ей знать? На свете не так много городов под заклятием. Да, колдун, безусловно, человек. И его действительно можно убить ножом, перерезать горло и так далее. Но колдунов боятся и сторонятся не только потому, что они умеют колдовать. Понимаешь, у них внутри живет магия. Колдунов не хоронят. Когда колдун умирает, магия вырывается на волю и сжигает хозяина дотла.
— Ну и что? Убить-то его все равно можно.
— Видишь ли, магия испепелит и убийцу.
Я не чувствую своего тела. Испепелит? Отец никогда ничего такого не говорил. Наверное, ошибка какая-нибудь.
— А если застрелить его из лука? Ведь так далеко магия не дотянется?
Оливер качает головой:
— Магия коварна. Она — словно живое, разумное существо. От нее не скрыться. Именно поэтому проклятие колдуна поражает лишь девочек и девушек этого города, но не трогает тебя, мужчин и мальчиков. Тело мертвого колдуна магия сжигает потому, что ей нужен новый хозяин. И им всегда становится тот, кто убил ее прежнего господина. Но принять в себя такую мощь может лишь другой
