камеру, Уивер щелкнула затвором. Конрад поднял взгляд на звук.
– Что вы увидели на этот раз? – спросил он.
– Лица, за каждым из которых целая жизнь, – ответила она.
Конрад улыбнулся.
– Удалось ли вам сделать тот самый снимок? Ну, тот, что способен изменить мир?
– Один снимок Конга – и на этот остров тучами слетятся чиновники и военные. Мир, остающийся здесь, не нуждается в переменах. А другой, внешний мир… Это уже совсем другая история.
– Информация все равно просочится, – заметил Конрад, понизив голос и оглянувшись на остальных. – Без этого не обойдется.
– Только не через меня, – твердо ответила Уивер.
Впереди сгущался грозовой фронт, смыкавшийся вокруг острова плотным кольцом, надежно отгородившим от внешнего мира и неведомую землю, и всех ее обитателей. Катер устремился к просвету в сплошной стене туч. Уивер понимала, что впереди неспокойно, но знала, что они прорвутся. Не для того они забрались так далеко и увидели столько нового, чтобы просто сгинуть в море на пути назад.
Марло пошире расставил ноги, готовясь к качке. Уивер полезла в кофр и нащупала отснятые кассеты. Конечно же, все пленки были безнадежно испорчены морской водой, несмотря на упаковку. Странно, отчего она до сих пор не выкинула их? В любое другое время такая потеря была бы подобна смерти – но только не сейчас. Сейчас ей было все равно. Она уже поняла, что кольцо сплошного грозового фронта, надвигавшееся все ближе и ближе, отгораживает остров от мира не просто так.
Остров Черепа… Дикая земля, особый мир… И он и его обитатели – люди и нелюди – заслуживали того, чтоб их оставили в покое.
Поэтому Уивер не собиралась раскрывать тайну острова никому на свете.
Эпилог
Конрад очень устал. Веки отяжелели, точно налитые свинцом, руки и ноги были как чужие. Не хотелось ничего – только спать. Но высшие силы, похоже, имели на него другие планы.
Они не успели даже вернуться в порт. Его и Уивер сняли с борта «Афины» вертолетом и спешно перебросили на какую-то секретную базу для допроса. Остальных забрали с борта другие вертолеты. Конрад предполагал, что они где-то рядом – в таких же комнатах, отвечают на те же вопросы. Конрад не беспокоился. Он понимал, что происходит, – в подобных ситуациях ему приходилось бывать не однажды.
Однако все это не на шутку раздражало. Им даже не дали чистой одежды – только кофе да еду. Желудок приятно отяжелел от сытости, и только кофе, поглощаемый литрами, не давал заснуть. И воняло от Конрада жутко. Да и от Уивер – тоже. Им даже шутить об этом давно уже надоело.
Раны, полученные обоими, обработали и перевязали, Что до шрамов, оставшихся внутри, – с ними придется справляться самим. Быть может, они помогут друг другу излечить их. Конрад надеялся на это и полагал, что Уивер надеется на это тоже, но в свете последних событий подобные рассуждения казались такими пустяками! После всего, что они пережили вместе, просто пойти и выпить было бы слишком уж… манерно.
– Зачем нас столько времени держат здесь? – спросил Конрад, обращаясь к одностороннему зеркалу. Он подозревал, что за стеклом скрывается как минимум пара человек и камера, фиксирующая каждый вздох, каждый кивок, каждый взгляд.
– Мы уже рассказали все, что знаем, – сказала Уивер. Говорила она не так устало, как выглядела. – Мы хотим домой. Мы хотим… – Она демонстративно понюхала свою рубашку. – Переодеться, в конце концов.
– Мы все прекрасно понимаем, – добавил Конрад. – Ни на каком острове мы никогда не были…
– О чем это вы? – спросил Брукс.
Следом за Бруксом в дверь за спиной Конрада вошла и Сан, и Конрад разозлился на себя за то, что не услышал этого, – но лишь на миг. Усталость не оставляла сил даже на злость. К тому же, он сам позволил себе расслабиться и не следить ежесекундно, что творится сзади.
Бруксу и Сан хотя бы дали возможность привести себя в порядок. Они были чисто вымыты и избавились от рваной и грязной походной одежды. Об экспедиции не напоминало бы ничто, кроме синяков и ссадин, если бы не глаза. Взгляды их сильно изменились, и эти перемены под душем не смыть.
– Простите за все эти игры плаща и кинжала, – сказал Брукс. – Сами понимаете – чем солиднее бюджет, тем больше рук тянется к пирогу.
