Со стороны разбитого «Хьюи» подошел Коул. Машина загорелась и взорвалась, едва они успели выбраться и отбежать подальше. Но стоило пламени погаснуть, он принялся копаться в дымящихся обломках и теперь держал в руках банку консервированных фруктов из полевого рациона, каким-то чудом уцелевшую при взрыве. Вскрыв ее на ходу, он отправил ложку в рот.
Миллс вытаращился на товарища, не веря собственным глазам.
– Коул, какого черта ты делаешь?
– Ем, чтобы не умереть с голоду, – объяснил тот.
– На нас только что напала какая-то макака размером с небоскреб!
– Горилла.
– А?!
– Не макака, а горилла. Но ты прав, столкновение действительно необычное.
– И это все? Все, что ты можешь сказать?
– А что тут скажешь. Боевым уставом такое не предусмотрено, – пожав плечами, Коул зачерпнул из банки еще ложку фруктов. – В сложившейся ситуации мы сделали все, что могли.
Миллс поднялся на ноги и хотел было сказать что-то еще, но тут сзади донесся шорох. Там, в зарослях, кто-то осторожно двигался. Миллсу подумалось, что той огромной скотине осторожничать незачем, однако он упал на колено и развернулся, направив ствол винтовки на кусты позади.
Раздвинув низко склоненные ветки, в поле зрения показался Паккард.
– Не стрелять, – скомандовал он, выходя на открытое место.
За ним появился Релес и еще несколько человек, нагруженные оружием, носимыми аварийными комплектами и полевыми рационами.
– Господи Иисусе, сэр, – выдохнул Миллс. – Вы живы!
– Да, если только здесь не рай, а вы, уроды, не ангелы, – ответил полковник. – Сколько у нас еще выживших?
– Из летного состава – семеро, – доложил Миллс. – Погибших трое – Ходжс, Сараф, Галетта. Остальные не обнаружены, но я видел, как их машины были сбиты, и…
Он протянул командиру три жетона. Паккард принял их и спрятал во внутренний карман. «Еще три письма писать нашему полковнику…» – подумал Миллс.
– А что с гражданскими? – спросил полковник. – Где Ранда?
Миллс указал через плечо большим пальцем:
– Там. Сидит на камне. Молчит.
– Молчит… – Такого выражения на лице полковника Миллс еще не видел и от души надеялся не увидеть впредь. – Ладно. У меня – заговорит.
Уивер очень не любила поломок аппаратуры: разбить объектив – все равно, что потерять руку или ногу. Фотокамера была для нее не просто инструментом – она открывала для Мейсон мир. Порой казалось, что истинная реальность существует лишь по ту сторону объектива. Возможно, камера защищала ее от жестокой правды жизни – служила системой безопасности, вроде толстого стекла, отделяющего посетителя зоопарка от диких зверей. Только укрывшись за камерой, она обретала уверенность в себе и была способна на все.
Думать о том, что случится, лишись она вдруг своего щита, было крайне неприятно.
Уивер присела, чтобы оценить ущерб. Объектив наверняка не пережил падения…
Действительно, линзам объектива пришел конец, но, к счастью, в ударостойком водонепроницаемом кофре имелось целых два запасных. В остальном камера не пострадала. Вставив новую кассету, Уивер бережно спрятала отснятую пленку в карман. Этой пленке не было цены: вполне возможно, она несла на себе будущую обложку «Нэшнл Джиогрэфик» [35].
Только теперь Уивер заметила, как у нее трясутся руки. Опустив камеру на колени, она стиснула кулаки. Ей хватит сил. Она много раз доказала это на поле боя, под огнем. Она справится.
– С вами все в порядке? – спросил Брукс.
– Абсолютно.
Брукс, Сан и Нивс, нагруженные своим оборудованием, вышли к месту их падения совершенно ошеломленными. Уивер догадывалась, что никому из них еще не приходилось наблюдать насильственную смерть. Во всяком случае, такую.
