– Кстати, о костюмах, – продолжила Дженора. – Их красная моль поела, и мыши там угнездились. Посмертные маски и одеяния все изгвазданы, их давно сменить пора, и костюмы обветшали, их впору на тряпки пустить.
– Вот и займись делом, – буркнул Монкрейн. – Не мне одному из дерьма жемчуг выковыривать.
– На это деньги нужны, – заметила Дженора. – И вообще давно пора собраться и обсудить, как обстоят дела, откуда прибыли ждать и что делать с долями тех актеров, которые к Басанти переметнулись…
– О боги, – вздохнул Монкрейн.
– А еще мне нужна хорошая швея, – заключила Дженора.
Жан поднял руку.
– Ты умеешь шить? – удивилась Дженора. – В смысле, прорехи залатывать? Нет, мне нужен человек…
– Я оборку от волана отличу, а плиссе от гофре, – пояснил Жан. – Умею складки тачать, подолы подрубать и дыры в любой ткани штопать. И мозоль от наперстка могу предъявить, если не верите.
Дженора схватила Жана за локоть:
– Так, этого юношу я вам не отдам, и не просите.
– А я и не стану, – поморщился Монкрейн.
– У нас что, перерыв? – спросил Кало, плюхнувшись на землю.
– Ага, отсиживай задницу, красавчик, пока остальные тебя развлекать будут. – Галдо швырнул в брата ком засохшей грязи.
Кало мгновенно лягнул Галдо под коленки, повалив его носом в землю. Галдо перекатился на спину и заорал, прижимая к себе левую руку.
– Тьфу ты! – Кало вскочил и склонился над братом. – Больно?! Прости, я не хотел… А-а-а-а! – заверещал он, получив меткий и чрезвычайно болезненный пинок между ног.
– Не-а, не больно. Это я упражняюсь в актерском мастерстве, – ухмыльнулся Галдо.
Локк, Жан, Алондо, Дженора и Сабета, не дожидаясь вмешательства Монкрейна, бросились разнимать близнецов. Поднялась суматоха, дождем посыпались обвинения и оскорбления, касающиеся умственных способностей, места рождения, актерского мастерства, манер и привычек, цвета кожи, выбора одежды, а также чести и достоинства каждого из участников ссоры. От взбалмошного гомона и палящего зноя у Локка закружилась голова, а перед глазами все плыло. Внезапно во дворе кто-то громко кашлянул.
– Какое впечатляющее зрелище, – улыбнулась высокая женщина лет тридцати в приталенной серой блузке и широких панталонах; смуглая кожа говорила о смешении рас, хотя была светлее, чем у Джасмера и обеих Глориано; коротко остриженные темные кудри чуть прикрывали уши; незнакомка держала себя с уверенностью каморрского гарристы. – Джасмер, я от тебя такого не ожидала.
– О, к нам предательница явилась! – воскликнул Монкрейн, стремительно обретая утраченное достоинство. – И как у тебя дела, Шанталь?
– Тебя в Плакучую Башню увели, а я привыкла ужинать каждый день, а не раз в месяц, – ответила незнакомка. – Так что извиняться мне не за что.
– И что тебя к нам снова привело? Басанти перебежчиков не привечает?
– У Басанти работы всем хватит. А мне любопытно стало. Поговаривают, ты покровителем обзавелся.
– К счастью, среди эспарской знати еще не перевелись истинные ценители актерского мастерства.
– А еще ходят слухи, что каморрские актеры не плод твоего воображения.
– Как видишь, – сказал Монкрейн. – Вот они, перед тобой.
– И ты собрался ставить «Республику воров»?
– Даже если мне горло перережут.
– Неужто Дженора согласилась на сцену выйти?
– О всевышние боги! – воскликнула Дженора. – Нет, конечно.
– Ах вот оно что! – Шанталь неторопливо подошла к Монкрейну. – В таком случае тебе актрисы не хватает.
– Ну и что с того?
Лукавая улыбка исчезла с лица Шанталь.
– Послушай, Басанти ставит «Эликсир женской добродетели», а у меня нет ни малейшего желания все лето лебезить и хихикать, изображая Четвертую камеристку. Предлагаю взаимовыгодную сделку…
– Любопытное предложение, – хмыкнул Монкрейн. – А мужа своего ты, случайно, не привела?
