– Наденем им шляпы, – повелительным тоном изрекла Сабета. – Одинаковые. Их найти нетрудно.
– Шляпами заведует костюмерша, – буркнул Монкрейн. – Которая сейчас наверняка платьем и занята, вот только непонятно, снимает она его или надевает.
– Монкрейн! – Во двор вошел пожилой дородный теринец со скошенным подбородком и длинными спутанными волосами, – казалось, в затылок ему вцепился ястреб, да там и сдох. – Джасмер, стервец ты этакий, ну и повезло же тебе! Я как услышал, не поверил. Сколько жоп тебе пришлось вылизать для того, чтобы тебя отпустили?
– Господин Калабаци, – сказал Монкрейн. – Как вам известно, благородные особы грязной работой себя не утруждают. Я просто кое-кого заверил, что с этим прекрасно справятся ваши дочери… или сыновья – ну их все равно друг от друга отличить невозможно.
– Если ты – благородная особа, то моя жопа источает благовония. Ладно, главное, что тебя выпустили. Кстати, по городу ходят невероятные слухи: говорят, что ты в «Старой жемчужине» собрался представление давать. Вот с этой горсткой актеров?
– Мы берем не числом, а умением, – прорычал Монкрейн, утратив напускное добродушие. – Ты зачем пришел?
– Ну, ты же знаешь, что нам с ребятами надо.
– Поговори с Дженорой, она все дела ведет.
– Я тут слышал, что у вас новый владелец объявился, хотел задаток попросить…
– Не владелец, а покровитель, Калабаци! Знатный покровитель. А задатка тебе не видать, даже если сам император Салерий из гроба восстанет и свои кости на наш спектакль приволочет. Заплатят тебе, как всем, после представления, из вырученных денег.
– Видишь ли, поскольку положение у тебя шаткое, то хотелось бы заручиться не твоими искренними уверениями, а чем-то более осязаемым…
– Болван! Я два дня в тюрьме просидел, а не Призрачного камня надышался. Мозги у меня пока еще не отсохли! Хочешь, чтоб я тебя нанял, – соглашайся на обычные условия, а не нравится – вали отсюда. Межеумков, желающих дерьмо вычерпывать, найти нетрудно.
Грозно набычившись, Монкрейн и Калабаци продолжали переругиваться.
Локк подозвал Алондо и шепотом спросил:
– А это кто?
– Золотари, – ответил Алондо и сладко зевнул. – Графиня «Старую жемчужину» внаем сдает, а вот содержать театр в чистоте – обязанность труппы. Отхожими местами сотни зрителей на каждом представлении пользуются, а по ночам вот такие уроды, как Калабаци, дерьмо оттуда выгребают.
– Я и не думал, что в театре все так сложно устроено.
– Сложно – не то слово. А Джасмер побочных дел терпеть не может, для него это хуже, чем яйца ободрать.
Джасмер драматическим жестом поднес раскрытые ладони к лицу золотаря, что-то пробормотал и отступил на шаг.
– Господин Монкрейн! – окликнул его еще один человек, выходя из-за угла конюшни.
Монкрейн резко обернулся:
– А ты, мудак залупный, чего суешься куда не просят… О всевышние боги, барон Булидаци, я вас сразу не признал в скромном платье…
– А я вот решил внести свою скромную лепту в наши совместные усилия. – Булидаци сдвинул со лба потрепанную широкополую шляпу, скрывавшую его лицо. – Разумеется, без вмешательства в сферы высокого искусства.
– Да-да, разумеется, – процедил Монкрейн.
Локку почудилось, что до него донесся скрип зубов.
– А это еще кто? Важная птица? – осведомился Булидаци у Монкрейна, разглядывая золотаря.
– Гм… Сударь, меня зовут Пацо Калабаци, я…
– Нет, совершенно не важная… а то бы знал, что ко мне следует обращаться «милорд». Пшел вон.
– А… слушаюсь, милорд, – запинаясь, ответил Калабаци и торопливо удалился.
Локк недовольно поморщился, еще раз убеждаясь, что у него сложилось совершенно неправильное представление о Булидаци.
– Ну что, Монкрейн… – Барон хлопнул Джасмера по плечу. – Спору нет, дворик здесь очаровательный, хоть и запущенный. Вот я и подыскал для вас местечко попригляднее.
– «Старую жемчужину»? – уточнил Монкрейн, изо всех сил стараясь не выказать своего презрения. – Вы сняли для нас театр?
