– Локк, да тебя так переклинило, что все, что угодно, могло привидеться. Нет, ну ты сам подумай…
– Он же со мной говорил… Что я, голос его не помню? – Локк передернулся.
Жан сочувственно похлопал его по плечу.
– А глаза… ох, какие у него были глаза… – продолжил Локк. – Ты про такое ничего не слыхал? Ну, когда послушником в храмах был? Мол, все твои прегрешения на глазных яблоках резцом выцарапывают?
– Нет, – ответил Жан. – Но мне не все тайные ритуалы известны. Ты же тоже посвященный служитель. Может, тебе об этом что-то говорили?
– Ну, жрецам Тринадцатого бога об этом неведомо…
– Значит, тебе просто померещилось.
– А с какого перепугу мне вся эта херня должна мерещиться?
– С такого, что ты – законченный болван и вечно себя во всех несчастьях винишь.
– Ага, легко тебе говорить…
– Ничего подобного. Слушай, неужели ты и впрямь решил, что загробная жизнь – это некое дурацкое представление, в котором души покойников бродят по сцене в своих изувеченных телах? По-твоему, у души есть голова, глаза и тело? Да зачем они ей нужны?!
– Истина является нам в форме, приемлемой для нашего ограниченного разумения, – торжественно провозгласил Локк. – Глаза живых видят загробную жизнь не такой, как она есть, потому что воспринимают ее в соответствии с привычными представлениями.
– Ага, цитата из трактата «Введение в теологию». Я его тоже читал. Несколько раз, – вздохнул Жан. – С каких пор ты заделался великим знатоком божественного откровения? Или после того, как ты стал посвященным служителем Великого Благодетеля, на тебя снизошло небесное озарение? Или знамение какое явилось? А может, вещие сны пригрезились? А ты прямо весь затрясся от священного восторга: мол, охренеть, слышу глас божий!
– Да я б тебе первому об этом рассказал, – отмахнулся Локк. – И вообще, все происходит по-другому… Ну, во всяком случае, меня так учили.
– Можно подумать, в храмах других богов иначе учат. По-твоему, где-то есть храм, где сидят святые, которым в темечко непрерывно молнии божественной истины бьют, а все остальные на одном чутье выезжают?
– Похоже, тема нашей дискуссии несколько расширилась…
– Ничего подобного. С чего бы это вдруг, после длинной череды бед и несчастий, после моря крови, после стольких утрат, тебе ниспослали видение загробной жизни? Тебя это не удивляет?
– Не мне судить о намерениях богов. Простые смертные не в силах постичь божественный промысел.
– Ага, именно этим ты сейчас и занимаешься! Сам знаешь, если тебя шлюха отвафлила, то это потому, что ты ей заплатил, а не потому, что божественным промыслом ее рот к твоему причинному месту прилип.
– Гм… какая замысловатая метафора, Жан. Моим мелким умишком ее не понять. Ты не растолкуешь?
– Ну, я к тому, что, безусловно, некоторые вещи приходится принимать на веру, однако это не отменяет нашей способности рассуждать и вдумчиво оценивать все прочее. Если объяснять вполне естественные вещи божественным волеизъявлением, то и все остальное следует объявить чудесами. А если добровольно отказаться собственными мозгами шевелить, то и в яичнице или вот в сухаре божий дар легче легкого обнаружить. Знаешь, если бы боги хотели, чтобы их жрецами были доверчивые лохи, то первым делом у тебя рассудок отняли бы, прежде чем своим служителем избрать.
– Тьфу ты, при чем тут яичница?! Это все случилось, когда…
– Вот именно, когда ты от смерти был вот на таком волоске… – Жан помахал у Локка перед носом плотно сжатыми большим и указательным пальцем. – У тебя вообще сил не осталось, а наши лучшие друзья тебя какой-то дрянью опоили. Странно, что тебе только один кошмар привиделся.
– Зато какой! – вздохнул Локк. – Прямо как настоящий. Знаешь, он…
– Погоди, вот ты утверждаешь, что говорил он с тобой холодно и злобно. Да разве это на Клопа похоже? По-твоему, он все эти годы после смерти дожидался удобного случая, чтобы за полминуты на тебя страху навести?
Локк, затолкав в рот сухарь, лихорадочно работал челюстями.
– Я ни за что не поверю, что Повелительница Долгого безмолвия способна заставить душу ребенка скитаться невесть где – и лишь ради того, чтобы еще кого-то напугать! – воскликнул Жан. – Клоп давным-давно умер! А тебе все померещилось.
– Хочется верить, – вздохнул Локк.
