Откуда-то сверху струится теплый свет, согревает щеки. Мысли словно бы подпирает снизу какой-то неведомой силой, облаком неразборчивых шепотков, смысл которых ускользает, и Жан плывет по нему утлой лодчонкой в океане.
Жан неимоверным усилием избавляется от напряжения, раскрывает свое сознание, и в него потоком устремляются впечатления, целая груда сбивающих с толку сведений – имена, места, описания, мысли и сигиллы других магов.
Перед Жаном – простая деревянная дверь, дверь в Небесный чертог, где заседает, если так можно выразиться, правительство картенских магов. Обычным прикосновением ее не откроешь. Дверная ручка – на самом видном месте, но неодаренный человек ни ухватить, ни повернуть ее не сможет. Жан чувствует еле заметный всплеск колдовских чар: он/Терпение, возвещая о своем приближении, посылает его/свою сигиллу тем, кто находится в чертоге. Волшебство распахивает дверь.
Небесный чертог – зал, сотворенный магией, при виде которого искусники Тал-Веррара с ума сошли бы от зависти. Никогда прежде Жан не видел реальных воплощений волшебства. Сознание Терпения смутно подсказывает Жану, что круглый зал диаметром пятьдесят ярдов под стеклянным куполом на самом деле находится в двадцати футах под землей, однако же за стеклом, как будто на ожившей картине, виднеется закатное небо, солнце скрыто золотистыми облаками.
По окружности зала ярусами установлены кресла с высокими спинками, как в Палате Владык давно исчезнувшей Теринской империи, превращенной в пепел теми, кто сейчас восседает в этих креслах. Маги одеты в одинаковые рясы – багряные, цвета затененных алых роз; лица присутствующих скрыты капюшонами. Это церемониальные одеяния. Безусловно, серые или бурые рясы были бы менее вызывающими, но родоначальники ордена магов не желали, чтобы их наследники предавались умиротворяющим размышлениям.
В первом ряду, напротив двери, которая беззвучно закрывается за спиной Жана/Терпения, сидит человек с неподвижным, будто изваяние, соколом на сгибе локтя. Жан мгновенно узнает птицу – ему хорошо знаком ее холодный, мертвенный взгляд, такой же, как у ее хозяина.
Со всех сторон накатывает волна вопросов, приветствий и сигилл, постепенно отступает. Раздается безмолвный призыв к тишине, воцаряется относительное молчание. Жан с облегчением переводит дух.
«Здравствуйте, матушка».
Приветствие звучит с задержкой на мгновение, в нем нет ни следа сыновней почтительности. Оно слышится ясно и четко, как все мысли кровных родственников, на фоне приглушенной виртуозной фиоритуры: ширь ясного неба, ощущение стремительного полета и ветра, бьющего в лицо. Свобода – и поднебесная высота.
Сигилла Сокольника.
«А почему так церемонно, матушка?»
«Мысленно мы наедине».
«И заодно мы тоже никогда не бываем. Странно, правда? Слова вроде бы разные, а означают одно и то же…»