Я резко распахнула глаза, осознав, что действительно только что услышала голос матери. Ну или чей-то еще, до безумия похожий.
По всей видимости, за время моего сна мы наконец-то достигли конечной точки путешествия. Карета стояла во дворе какого- то постоялого двора. Ее дверцы оказались широко распахнуты, Вентора и Айши внутри не было.
— Лари, — вновь окликнул меня кто-то по имени.
Кто-то, кто самым наглым образом присвоил голос и интонации моей матери! И каким-то подлым, нечестным образом узнал мое прозвище!
Я изумленно заморгала, увидев женщину.
Она стояла в нескольких шагах от кареты против солнечного света, поэтому я никак не могла разглядеть ее лица. Но фигура, манера держаться…
— Мама?.. — чуть слышно пискнула я.
Тут же осеклась. Нет, этого не может быть! Вероятно, я стала жертвой какого-то дурного розыгрыша. Проклятый Норберг! Наверняка он влез в мою голову, подсмотрел мои воспоминания и решил проучить меня… Но если это так — я убью его! Уничтожу, чего бы мне это ни стоило. Потому что есть вещи, которые нельзя прощать.
«Но ты не у Норберга, — резонно возразил внутренний голос. — Вентор вез тебя в стаю Гортензии…»
— Лари моя, — повторила незнакомка, в которой я упорно отказывалась узнавать мать.
По моим щекам струились горячие слезы. Я так упорно пыталась рассмотреть лицо женщины, что даже не моргала и не обращала внимания на слепящий свет солнца.
— Здравствуй, хорошая моя, — сказала незнакомка. — Как давно мы не виделись!
Сделала шаг к карете, еще один.
И я, не выдержав, зарыдала в полный голос. Потому что передо мной действительно была мать — Шаянара Асшени.
Я без аппетита ковырялась вилкой в жарком. Еще по дороге сюда от голода я готова была сожрать целого поросенка. Румяного такого поросеночка. И даже не обязательно зажаренного и приготовленного по всем канонам кулинарного искусства. Лучше прямо так — в собственном соку, так сказать. Визжащего, хрюкающего и сопротивляющегося.
Но теперь мне кусок в горло не лез. Подумать страшно, сколько лет я считала мать погибшей! Сколько сил и времени потратила, пытаясь разгадать загадку ее исчезновения! Сколько подслушивала, подглядывала, вынюхивала! А сколько ночей украдкой рыдала в подушку и всерьез винила себя в произошедшем! Я ведь искренне полагала, что, если бы не сбежала тогда в запале подросткового максимализма, если бы не шлялась не пойми где целый год, с матерью не случилось бы ничего дурного. Вдвоем мы сумели бы дать отпор любому охотнику за нечистью.
А теперь выяснилось, что все мои переживания и тревоги не имели основания.
Я со злостью бросила вилку на стол и решительно отодвинула тарелку в сторону, испугавшись, что в противном случае не выдержу и запущу ею в стену. Несколько раз глубоко вздохнула, выпуская воздух через рот.
Мне так и не удалось переговорить с матерью. После того как я в буквальном смысле слова выползла из кареты на негнущихся от волнения ногах и сделала шаг ей навстречу, откуда-то появилась целая толпа незнакомых людей. Я как будто попала в сон. Кто-то о чем-то меня спрашивал, кто-то переговаривался над моей головой. От всего этого гула у меня тут же разболелась голова. А главное — я потеряла из вида мать!
Запаниковала, заметалась, силясь вырваться из неуклонно сжимающегося кольца людей. В этот момент я готова была перекинуться, чтобы клыками и когтями прогрызть себе путь к свободе.
«Не беспокойся, Лари, я скоро обязательно приду к тебе, — неожиданно услышала в голове спокойный голос матери. — Не делай глупостей. Я все тебе объясню».
И вот миновало уже несколько часов с момента моего приезда на этот постоялый двор, который целиком и полностью занимала стая Гортензии. Нет, меня не кинули в сырой мрачный подвал. Не надели оковы. Не били и не унижали. Напротив, со мной обращались подчеркнуто вежливо, как будто я являлась долгожданной гостьей. Невысокая рыжеволосая девушка, от которой слишком отчетливо пахло лисицей, показала мне небольшую комнатку, предназначенную для проживания. Здесь я пару раз плеснула в лицо ледяной воды из кувшина, а потом долго растиралась жестким полотенцем. Надеялась, что умывание поможет хоть как- нибудь упорядочить мысли, но все зря.
Я чувствовала себя так, будто меня огрели пыльным мешком по голове. Ошарашенной, ошеломленной, растерянной. Многие годы я прожила с твердой убежденностью в том, что моя мать погибла. А теперь оказывалось…
