делают, что гадают, кого изберут новым правителем, когда Клинок Добрая Воля отдаст концы. Законных наследников у него до сего момента не наблюдалось – ни женского, ни мужского пола, – а остров на попечение шайки проходимцев никому оставлять не хочется.
Одни прочат престол Забару Чернозубу – крайне неприятному на лицо человеку, что, собственно, и отразилось на его прозвище. Говорят, Чернозуб еще в далеком детстве дал обет питаться лишь ягодами, медом да грибами, после чего совсем засел в лесу, а выходил, только чтобы налог в государственную казну заплатить за пользование лесными угодьями. Но шли годы – и прежде глубоко верующий сын одного малоизвестного попа вернулся в город и увлекся политикой. Со временем он приблизился ко двору, а позже стал весьма значимым лицом на острове, хоть лицо как таковое имел отвратительное. Слышала я, первая жена его с горя удавилась, а перед смертью записку оставила, дескать, лучше черту детей нарожаю, чем этому отродью волчьему.
Есть еще претендент – Тырквиний Пирийский. Преимущества оного кандидата заключаются лишь в его происхождении, генеалогическом древе, весьма богатом, и значительном положении родителей, кои и выдвинули беднягу на общественное поприще сначала адвокатом, а потом и королевским сановником. Как Тырквиний родительской воле ни сопротивлялся, заняться своей любимой поэзией так и не смог, ибо хорош только тот поэт, у которого звенит в кармане золотой. Говорили, ум у него неплохой – три числа в уме может перемножить, но на том таланты несчастного Тырквиния и заканчивались. В целом, правителем он мог бы стать неплохим, если бы не страсть к чтению, сложению виршей и садовым цветам. Монарх с такой тонкой душой едва ли продержится у власти и несколько лет.
Графиня Сан-Узская в списке возможных кандидатов на роль величества была единственной дамой, хотя при деньгах, уме и манерах, но такая незаметная и серая, что про нее заштатные газетенки писали меньше всего, а вскоре и совсем перестали, так как не было у графини за всю ее жизнь ни интрижек с чужими мужьями, ни тайной страсти к комнатным собачонкам – вообще ничего, о чем можно было бы написать в бульварной прессе. О ней говорили только, что она образованна, знает пятнадцать южных наречий и свободно отличает десертную ложку от суповой. И народ, как ни странно, быстро перестал принимать кандидатуру графини Сан- Узской всерьез, потому что она была идеальна, а с идеалом одна тоска зеленая.
Был еще мировой судья Коллород – очень уважаемый человек, но ростом уж больно смахивающий на гнома. Также пару или тройку раз я слышала про некоего внучатого племянника Клинка Добрая Воля по линии его сводной сестры, умершей еще в юности от воспаления легких, но слухи ходили, что племянник этот уже правит одним из островов и ужасно рад своей доле.
Из всех претендентов на императорский титул один был уродлив, один занят, один слишком низок и одна была женщиной. Оставался лишь Тырквиний Пирийский, которому, по всей видимости, после смерти Клинка Добрая Воля трон и отойдет, если, конечно, «совершенно случайно» не появится вдруг в поле зрения новый кандидат в лице вашей покорной слуги. Если быть честной, даром он мне сдался, этот титул, – тут дело, скорее, в охотничьем азарте.
И все же трон в обеденном зале, который я точно не займу никогда, стоял, как назло, именно в том замке, что был единственным вероятно жилым местом на всю округу. Не думаю, что в последние пятьсот лет Снежного графа вообще посещали гости, но ведь никогда не поздно начать.
Обхватив двумя руками массивное кольцо, я пару раз дернула его на себя, и раздался звон похлеще колокольного, от чего у меня в голове пронеслась мысль, что это было последнее, что я слышу в своей жизни. Может, драконы и похожи чем-то на хорошее вино, которое с годами становится только лучше, но мой дракон явно был не из разряда тех, кто обладал отменным слухом.
Некоторое время ничего не происходило. В горле бешено колотилось сердце, слышалось мое учащенное дыхание – больше ничего. Либо в замке никого не было, либо его владелец находился в инвалидной коляске и сейчас как раз пробирался по ступенькам своего величественного дворца, чтобы посмотреть, кто пришел.
Я развернулась и уже собралась было уходить восвояси, как вдруг раздался щелчок – и дверь сама собой отворилась.
Если Ледяной граф умеет пользоваться хотя бы бытовыми заклинаниями, то этот господин мне уже нравится, пусть даже он сожрал население всех окрестных деревень.
Заглянув вовнутрь, я поняла, что беззаботной жизни мне здесь не предвидится.
– Что ж, видно, в этом замке всем гостям приходится заниматься самообслуживанием, – заключила я и осторожно перешагнула порог. На меня не свалилось сто пудов муки, не загремели костьми скелеты-охранники, не разразило потолок молнией – словом, не было ничего, что свидетельствовало бы о том, что замком владеет маньяк-убийца, заманивающий девиц под благовидным предлогом.
Внутри дворец оказался еще прекраснее и гораздо мрачнее, чем снаружи: махровый слой пыли покрывал многочисленных фасонов фортепьяно, арфы и скрипки; кругом стояли высохшие когда-то давным-давно букеты роз в расписных вазах. Судя по всему, владелец являлся натурой тонкой, но уверенности в том, что он будет счастлив встретиться со мной, пока не было.
