от румянца на щеках не осталось и следа, да еще и брыли как у бульдога!
– Мы не закончили работу! – возмутился доктор Красапетов, выглядывая из-за все еще необъятной «кормы» мадам Цацуевой. – Мы вот это все уберем… убрали бы!
– У вас не будет такой возможности. – Мердок склонил голову. – Мадам Цацуева, я следователь Мердок. Пройдемте.
Только теперь женщина подняла взгляд.
– Д-да! – выговорила она и покачнулась.
Мердок ухватил ее под локоть, а я добыла из сумки припрятанную на всякий пожарный шоколадку.
– Возьмите! – и протянула ей всю плитку.
Думаю, с этого момента у меня не было более верного друга.
– Теперь все? – Доктор смерил бывшую пациентку мрачным взглядом.
Прямо на его глазах она обращала в прах работу врачей. Все, что достигнуто непосильным трудом!..
– Почти. – Мердок испытующе разглядывал суетливого доктора. – Только один вопрос. Не работает ли у вас некая Ядвига Стравински?
Красапетов опешил. Затем пошевелил губами, прочистил горло и произнес:
– Я не имею право разглашать сведения о персонале. Пишите запрос!
Я прикусила губу. Слова не требовались – выражение лица доктора было достаточно красноречиво.
Мердок кивнул, словно не ожидал ничего иного, и прохладно поблагодарил:
– Признателен за помощь. До свидания!
Проглотив шоколадку, мадам Цацуева оживилась и приободрилась.
– Итак, – не выдержал Мердок и полуобернулся. Мы с Цацуевой устроились на заднем сиденье, а он на переднем. – Что вы можете рассказать об обстоятельствах своего исчезновения? И, разумеется, о вашем похитителе.
– Ничего! – Она подняла подбородок, но губы ее дрожали. – Я сама сюда приехала. Просто я хотела домой, а меня не пускали.
– Ничего? – опасно мягким тоном переспросил Мердок. – А знаете ли вы, что я расследую ваше похищение? Если вы уехали сюда по доброй воле, не удосужившись предупредить близких, то должны понимать, что из-за вашей безалаберности была напрасно потрачена масса ресурсов, в том числе на производство экспертиз.
Я прикусила губу, пряча улыбку. Как там? Ищут пожарные, ищет полиция…
Мердок, конечно, прав, но Цацуева выглядела такой бледной и несчастной, что язык не поворачивался ее упрекать. Хотя ее версия, прямо скажем, шита белыми нитками.
– А что за женщина пришла к вам той ночью? – вмешалась я. – Моя мама? В смысле Ядвига Стравински?
Бедняга Цацуева побелела, покраснела и снова побелела.
– Что за вопросы? Какое вам дело до моих гостей?!
Вид надменный, зато в голосе неприкрытый страх.
Мердок молчал, признавая, что я лучше знаю «своих» жильцов.
– Мадам Цацуева, – вкрадчиво произнесла я, – а ведь Хельги обвинили в вашем похищении…
– Что? – вскинулась она. – Да как вы смеете?!
О, это снова была настоящая мадам Цацуева – тигрица, защищающая своего тигренка… то есть тролленка.
– Это не мы, – вздохнула я. – Но теперь вы понимаете, сколько проблем у всех из-за вашей пропажи.
Она отвернулась. Дрогнул подбородок (уже единственный!), и мадам призналась тихо:
– Я не могу сказать. На мне заклятие.
И отогнула широкий рукав, обнажая запястье. Вены словно перечеркнуты несколькими символами, вписанными в круг. Среди них была и знакомая фигура человечка.
Я шепотом выругалась, а Мердок, одарив меня укоризненным взглядом, заметил:
– Насколько мне известно, подобные заклятия накладываются исключительно с согласия… хм, объекта.
Мадам Цацуева расправила плечи:
– Я согласилась.
– Но зачем?! – не выдержала я. – Только не говорите, что взамен вам предложили эту клинику!
На обвисших щеках Цацуевой зарделись пятна.
– Не скажу. Я таки ничего вам не скажу!
