– Шагай, милок, шагай, – усмехалась старая колдунья.
Парень испуганно заморгал.
– А-а м-может, вы нас в?всех з-зарежете-е…
– Может, и зарежу, – согласилась госпожа Старшая. – Но ты можешь выбирать. Зарежу ли я тебя за неповиновение прямо здесь или… или, может, совсем не зарежу. А даже к своим отпущу, сослужишь мне там службу.
– К-какую службу? П-предать Её Величество? Никогда!
В глубоких глазах старой волшебницы мелькнула насмешка, но крылось в них и что-то вроде уважения.
– Её Величество ты не предашь. Её и так уже все предали. Нет, ты всего лишь отправишься с нами в маленькое путешествие.
Потом со всех сторон надвинулись скалы, и разговоры вольно или невольно прекратились, потому что карабкаться пришлось по таким кручам и проходить над такими безднами, что всем стало не до слов.
Госпожа Старшая словно забыла про возраст, про недавние хвори и прыгала по камням, словно молодая. Предслава Вольховна только хмурилась, качала головой, но вслух ничего не говорила.
Последний склон, под которым уже ярился свинцово-серый прибой, им пришлось одолевать по голой скале. Харпер попытался было дёрнуться – похоже, больше от отчаяния, чем имея какой-то план, – Всеслав без церемоний придавил его к камням тяжёлой медвежьей лапой, выразительно рыкнул в лицо.
– Вот и всё. – Анея Вольховна дёрнула за верёвку, и та, как положено приличным, уважающим себя сказочным верёвкам, послушно развязалась наверху, соскальзывая на мокрую гальку к её ногам. – Теперь ждём.
…Всю дорогу Всеслав оставался в медвежьем обличье, только когда подъёмы и спуски становились совсем уж крутыми и где требовались руки с пальцами, оборачивался ненадолго человеком.
Госпожа Старшая вела их невообразимыми путями и не отвечала на вопросы, лишь только посмеиваясь. Казалось, к ней полностью вернулись и силы, и здоровье; и юноша мог только гадать, к каким снадобьям прибегла Вольховна Средняя (за исключением запретной Тьмы), чтобы Старшая смогла бы вот так двигаться в эти последние дни.
Оборотни умели говорить, ничего не говоря. Им с сестрой хватало взглядов.
«Я знаю, что у тебя на уме. Я помогу».
«Спасибо, что не осуждаешь, сестрёнка».
«Как я могу осуждать? Она замечательная. Я б хотела с ней дружить».
«Правда?»
«Правда, правда. Она… она понравилась бы маме. И папе бы тоже».
И они дружно отвернулись друг от друга.
Сказано достаточно.
– М-миледи, – дрожал меж тем Харпер, прижимаясь к скалам. – Миледи, что вы хотите с нами…
– А вот и он, дружочек наш, – безмятежно сказала колдунья, указывая на темнеющее море.
Харпер повернулся, нахмурился, взглянул.
И завизжал тонко, истошно, словно поросёнок под ножом.
Мастер-сержант безучастно сидел, привалившись к камням, глядя перед собой пустым взглядом. Харпер давно перестал даже и пытаться с ним заговаривать.
Солнце садилось, длинные, кажущиеся бесконечными тени легли поперёк сердитых волн. Немолчный рокот прибоя и вечный бег к берегу оказались вдруг нарушены.
Невдалеке среди пенных гребней бесшумно поднялось скопище мокрых блестящих щупалец, чёрных, словно агат. Огромные, они взметнулись над прибоем, и рухнули вниз, а на их месте появилось нечто вроде чудовищной головы с громадными, словно тарелки, выпученными глазами.
Существо можно было бы принять за гигантского кальмара, нет-нет да и попадавшего в сети, особенно если уйти подальше в тёплые моря. Но это создание покрывала толстая чешуйчатая броня, над огромными глазами – целый лес длинных и острых шипов, настоящих копий по размеру. И сами щупальца не напоминали мягкие, хоть и мускулистые конечности октопуса, нет, – так же, как голова, одетые в доспех, они заканчивались громадными крючковатыми когтями, отливавшими зловещей синевой.
– Кра-а-аке-ен!!! – завопил Харпер, метнувшись прочь.
Чудовище стремительно приближалось. Казалось невероятным, что столь громадное тело способно пробираться мелководьем,
