выглянуть из-за женских плеч.
Оказалось, что старику придали позу свернувшегося калачиком ребенка и в таком виде опустили в округлую могилу.
– Таким ты пришел в наш мир, трудолюбивый Лемех, таким мы отпускаем тебя назад, – сказал волхв. – Не забывай о родичах своих, и в час назначенный встреть их у моста Калинова, проводи чрез реку горячую, прими с честью в Золотом мире…
Седобородый жрец пристукнул посохом и посмотрел Валентине прямо в глаза.
Все остальные тоже повернули головы к ней, явно чего-то ожидая.
«Вот черт, я же богиня! – вспомнила ведьма. – Наверное, полагается сотворить что-нибудь божественное, раз уж приперлась».
Вздохнув, девушка протиснулась вперед, посмотрела под ноги, на свернувшегося старца, и вдруг вспомнила откуда-то правильное определение ритуала: «захоронение в позе эмбриона».
– Ты был хорошим мастером, Лемех, честным и трудолюбивым, был хорошим отцом и верным мужем, – сказала девушка обыденные для любой панихиды слова. – Ты прожил долгую хорошую жизнь, и надеюсь, она тебе понравилась. Таким ты пришел в наш мир из чрева матери, таким мы отпускаем тебя обратно в чрево матери-земли. Станешь ты вновь землей-травой, станешь луговыми ягодами и наливными яблочками, вернешься в наш мир хлебом и солью. А потом вернешься и живой плотью. Отправляйся в свой новый путь, славный Лемех. Смерть – это только начало…
Валентина зачерпнула горсть свежекопаной земли, бросила ее в могилу и пошла прочь.
– Спасибо, великая! Благодарю, великая… Поклон тебе, великая, – склонились перед уходящей богиней славяне. Они получили от нежданной гостьи куда больше, нежели ожидали. Но вот ведьма не получила ничего. Конечно, она нашла кладбище. Но оно было совершенно пустым. Никаких призраков, никаких духов, никаких следов потусторонних сущностей. Здешнее кладбище было для нее столь же бесполезным, как ее камера в хоромах великой Макоши.
Можно провести некоторое время без посторонних глаз – и ничего более.
Дщерь Морены
Черная комната без окна, воды и хотя бы банального ночного горшка. Серый коридор, слабо подсвеченный тоже непонятно чем, еще четыре двери, никогда и никем не открываемые. Ни шорохов, ни скрипов. Даже мышей со сверчками и то не завелось.
Недолгий путь вниз, к роскошному столу, полному мясных и рыбных деликатесов, сластей и солений – а потом обратно, наверх, в тесный карцер. В келью добровольного отшельника.
Ибо делать в этом мире что-либо еще Валентина не могла. Не умела, да и не хотела.
Даже бить баклуши – нужно уметь. Особенно если делаешь это не стальной стамеской, а кремниевой – острой и хрупкой, словно осколок оконного стекла. Равно как пасти овец, шпаклевать бочки горячим воском, чесать кудель или хотя бы носить воду коромыслом. Ведь этому искусству учат с детства. С непривычки – только кости попусту переломаешь.
А операторы газовых котельных, веб-дизайнеры и кассиры в этом мире как-то не требовались…
Впрочем, даже если бы Валя умела – но богиня, таскающая на кухню ведра с водой…
Смертные подобного перформанса точно бы не оценили. И здешняя хозяйка – тоже. Недаром же она откармливает свою полупленницу, как рождественского гусака! Смертному – смертное, богине – богинево. И бунтовать против сего закона мироздания покалеченная в своем даре ведьма не собиралась.
Не имела настроения.
Она просыпалась, ела-пила, валялась среди шкур на сене, снова отжиралась и опять погружалась в себя, лишь изредка позволяя себе неторопливую прогулку в городе или окрест, таращась перед собой бессмысленным пустым взглядом.
В один из дней, рано утром, Валя вдруг услышала снаружи скрип, тут же скатилась с постели и выскочила за дверь, едва не врезавшись в проходящего там Викентия.
– Ого! – хором воскликнули оба, изумленно оглядывая друг друга.
Молодой человек теперь даже близко не походил на прежнего подзаборного гопника. Новенькие сапоги и штаны из мягкой коричневой замши, меховая куртка, широченный пояс из золотых пластин с янтарными вставками; рукояти и ножны оружия украшены драгоценными камнями, в руке – тяжелая палица с шипастым гранитным навершием.
Но главным было даже не это. У гопника изменился взгляд. Теперь его глаза светились азартом хищника, забравшегося в
